это возможность быть полноценным человеком, иметь преимущества, ставить цели и добиваться их.
Чтобы было понятно, цель у меня была одна – бабы.
То, что я не люблю свою жену стало очевидным. Я позвонил ей по телефону и сказал, что перенес вылет на сентябрь.
– Ты не хочешь возвращаться из-за меня или из-за Америки? – спросила она меня.
– И из-за тебя, и из-за Америки. – ответил я честно, хотя эта честность стоила мне определенного мужества. Впрочем, возможно, дело было как раз в том, что мне не хватило мужества быть со своей семьей до конца. Только я подозреваю, что конец мог бы быть трагичным. Я просто боялся возвращения и того, что за ним неминуемо последует – депрессия, одиночество, растущая изоляция, отчуждение в семье. То, что ситуация тупиковая, я уже не сомневался. Плохо было то, что никакого рационального плана действий у меня не было, я руководствовался исключительно инстинктом и эмоциями. По сути, я был в довольно болезненном состоянии и надеялся, что разрыв с семьей облегчит мне принятие решений, что кто-то и что-то мне подскажет, как действовать дальше.
Мы не годимся для Америки. Мы слишком для нее своенравны. Чтобы победить эту своенравность в себе, нужно стать другим человеком. Другим человеком я не стал. Я просто осознал свою чуждость этой стране и ее культуре. Первое время я пребывал в эйфории. Мне казалось, что еще немного, и страна с ее безграничными возможностями откроется для меня, и я в один миг стану сильным, свободным и независимым. Вместо этого, она загнала меня в резервацию для белых. Я испытал на себе все невидимые глазу механизмы угнетения и унижения, которые работают с безжалостностью жерновов, перемалывая дух и тело, нагружая их словно вьючное животное тяжелым физическим трудом, поглощая время, прививая уродливые формы отношений, лишенные интеллектуальной радости и привычной с детства непосредственности общения между людьми.
Все в этой стране говорило мне, что я чужой. Слишком сложный, слишком ранимый, слишком требовательный и неблагодарный. Я инвестировал в эту страну свой труд, время и деньги. Страна высосала меня и выплюнула как бесполезный инородный организм, раздражающий простых американских парней, живущих представлениями и предрассудками девятнадцатого века, с их наивной верой в грубую силу, семейные ценности, приземленного и глуповатого Бога.
Я с детства хотел выучит английский. Теперь, когда я мог читать, писать и говорить на этом языке, я понял, что больше не хочу на нем общаться. Мне не о чем говорить с этими людьми. Я хотел побыть в тишине, я все больше и больше погружался в молчание и одиночество.
В качестве компенсации, в мою жизнь вошел алкоголь и, разрешенная в Орегоне, марихуана. В последний перед отъездом в Россию месяц я курил ее каждый божий день после работы. Траву можно было приобрести, предъявив водительские права, в которые никто даже не заглядывал. Десятидолларовой дозы хватало на неделю.
Первое
