Жизнь обычного человека. Сергей Степанович Оверко

      Не знаю у всех ли или не у всех, но воспоминания о советском союзе, даже на пороге его разгрома, у меня почему-то в в воображении окрашивается в черно-белом цвете. Как в старых советских фильмах.

      Я мало что помню с того времени, но помню. Ибо тогда я наблюдал с неба за своими родителями и делал выбор. Да, дети выбирают родителей. Вы же знаете это?

      Это был маленький портовый городок в Советско-туркменском городе. Вокруг города была пустыня, скалистые горы и черная вода Каспия. Люди, не смотря на жаркий климат, мне казались холодными в этом краю. Мне приглянулась одна семья. Это была большая русская семья. Глава семьи был моряк, а его супруга врач. У них было две дочери и один сын. Странно, но приглянулась мне старшая дочь. Ей часто было одиноко, в ней было очень много энергии, она красиво улыбалась и всегда отвечала перед строгой мамой за все и еще чуть больше. Отец-моряк особо не лез в отношения своей супруги и ее детей, так как всегда проигрывал. Он просто пытался быть другом для детишек. Старшую дочь звали Таня. Мою будущую маму звали Таня. До сих пор для меня самого вопрос – почему именно она?

      Таня работала медсестрой в военном госпитале. Время было тяжелое и в госпиталь регулярно привозили раненых с Афгана. Таня с любовью к делу оказывала помощь пациентам. Она не просто оказывала медицинскую помощь. Она старалась лечить и душу. И у неё это получалось. Это и тронуло меня. Таня была красива и за ней много кто ухаживал. Только и ухаживал. Таня была похожа на дикую лошадь. К ней невозможно было подойти. Она как-будто чуяла подвох за версту и оказывала сопротивление любым попыткам посягнуть на неё.

      В один день привезли молодого парня со второй контузией с боевых действий. Это был молодой десантник по имени Степан. Крепкий парень, уроженец Украины не выдержал сумасшествия войны, наркотиков, алкоголя, насилия и второе ранение сделал себе сам, лишь бы убавить звук ада Афгана в груди. Это правда, но я верю, что он был хорошим солдатом и не нам его судить.

      Оправившись от ранений телом и душой он стал различать цвета покрашенных наполовину в синий стен в госпитале и видеть белые халаты на людях. Позже услышал пение птиц за окном и ощутил аппетит. Степан приходил в себя и вместе с ним приходила к нему и его юношеская энергия. Ему было 18… Не смотря на ранения, общую слабость он стал бегать насколько мог по госпиталю и кадрить каждую медсестру. Степа очень любил женщин.

      Встретив Таню, он ощутил как его дыхание остановилось. Он почувствовал силу в этой девушке и это его привлекло. Но как я говорил ранее, Таня оказывала сопротивление любому посягательству на неё. И все бы ничего и может ничего бы не произошло, если бы не офицер, который так же ухаживал за Таней. Степан был из тех мужчин, что видя женщину присваивал её себе. Навсегда. Он мучился, ревновал и однажды не выдержал. Увидев Таню и старшего по званию офицера рядом с ней , он подошел и не объясняя ничего избил его. Бил жестоко, как бил моджахедов.

      Предстоял суд, точнее трибунал. Тане нравился Степан, а еще ей было жалко его и она слезно просила офицера не доводить дело до суда. Ей удалось это. Так судьбы моей мамы и моего папы связались.

      Они уехали на Украину, в деревню откуда родом отец, сыграли шумную свадьбу. Отец, как было тогда положено был одет в военной форме, а мать в белом свадебном платье. Уже на свадьбе мать поняла, что Степан не подарок. На свадьбе он переспал с какой-то девушкой. Мама была беременна и сделала вид, что не видела этого.

      От взгляда Степана маме иногда становилось страшно. Что-то менялось в его глазах за секунды. Со слов уже деда – он мог напиться и избить 9 человек. Представляете каков предмет восхищения для ребенка, что его отец мог избить 9 человек… Вообщем что-то происходило в душе и голове Степана. Он был поломан. Войной, воспитанием своей матери. Зверь сидел внутри него и просто сидеть он не мог. Зверь хотел есть и отец кормил его. Кормил его он алкоголем, драками и насилием в доме. Мне уже около двух лет было как я закрылся в шкафу лишь бы не слышать и не видеть то, что он делает с мамой. Я боялся оставаться с ним один на один и когда мама уходила – я со слезами держался за ее ноги. Вскоре у отца и вовсе полетела крыша. Представляете в 20 лет сойти с ума или иногда сходить с ума? Он что-то кричал во время агонии, ему мерещилась война и он часто приходил домой в крови. А может просто он был пьяницей? Не важно. Важно, что в матери кончилось терпение, проснулась та строптивая и решительная лошадь и она взяв меня, убежала от него и вернулась в город-порт на берегу Каспия, где как оказалось совершенно не нужна была своей матери, да и вовсе никому. Только я и она. И жизнь.