торг со своей ценой не ездят, там деньга проказлива. И запомни, внучок. На торгу два дурака: один дёшево дает, другой дорого просит. Тут уж не зевай: купец, что стрелец, оплошного бьет. А ещё тебе скажу…
Битый час вразумлял внука Василий Демьяныч. А когда Васютка вернулся из Переяславля с прибытком, дед и вовсе разутешился.
– Никак, получилось?
– Получилось, дед. Надумал я и вовсе в купцы податься.
Лазута Егорыч отнесся к новому делу сына довольно спокойно. Не зря его в честь деда назвали. А вот Олеся взгрустнула: последний сокол из гнезда вылетает. Да и страховито по городам ездить. На Руси, почитай, никогда покоя не было.
Перед новой поездкой надела на шею сына гайтан[21] с шелковой ладанкой и истово перекрестила:
– Да храни тебя Пресвятая Богородица, сын мой любый!
Глава 8. Палашка
В конце Никольской слободы Переяславля притулилась к земле курная избенка Палашки Гулёны. Кличка укоренилась давненько, с тех пор, как бывший подручник Ярослава Всеволодовича, Агей Букан, прогнал Палашку из своих хором.
Весёлая, озорная Гулёна не опечалилась. Было ей в ту пору 28 лет, выглядела для мужиков видной притягательной жёнкой[22]. Правда, несколько месяцев ходила Палашка брюхатой, но когда бабка-повитуха приняла от неё девочку, игривая и похотливая Гулёна не засиживалась у родного чада и вновь принялась за разгульную жизнь. Она ублажала то молодых княжеских гридней, то пожилых купцов, а когда в неё и вовсе вселился зелёный змий, она стала ежедневной посетительницей кружечного двора и вконец опустилась. Бражники с гоготом волокли собутыльницу в сарай, уставленный пустыми винными бочками, и грубо потешались над пьяной жёнкой.
В юные и молодые годы, когда сочная и ядрёная девка с неистовством ласкала именитых людей, у неё постоянно водились богатые подарки и деньги.
Девочку выхаживала старая мамка Пистимея, но когда Палашка постарела и никакому мужику уже не стала угодна, то Гулёна оказалась почти нищей. Пистимея, привыкшая к Марийке, уже не спрашивала денег и кое-как изворачивалась, чтобы как-то прокормить подраставшую девочку.
Обычно весёлая, не задумывающаяся о жизни Палашка, потрёпанная и исхудавшая, стала часто ронять слёзы.
– Прости меня, доченька. Плохая я тебе мать. И свою жизнь загубила, и тебе счастья при такой матери, поди, не видать.
– Счастье не палка, в руки не возьмёшь, – тяжко вздохнув, молвила Пистимея.
– В храм пойду, грехи замаливать. Авось Бог и простит.
– Далеко грешнику до Царствия Небесного, – вновь вздохнула мамка. – Надо было допрежь о грехах своих думать.
– Ох, надо бы, Пистимея, – горестно покачивала головой Палашка. – И хоть бы чадо родить от князя. Сколь у меня их было! А то ведь от святотатца и изувера Агея Букана. Срам!
– А тебе-то отколь ведать? Ты ведь, прости господи, у кого токмо в постели не бывала. Тьфу!
– Плюй, серчай на меня, бабка Пистимея. Заслужила… Но
