В сингулярной точке все было слито в единство. И вдруг все взорвалось, разделились все энергии взаимодействия. И через бесчисленные модификации веществ материи у рожденного человека появилось сознание, открывшее в энергии тягу к сохранению и продлению, тоску по единству, слиянию. Отсюда родились верования, религии и романтика.
Или наоборот: вначале было сингулярное экзистенциальное одиночество. И вдруг немыслимо тесная клетка взорвалась, и все распахнулось, дух вышел на свободу. И человек возжаждал свободы.
А еще хуже: в сингулярной точке стало невыносимо от тесноты, и во взрыве было такое пекло в миллиарды градусов, и такая электрическая текучесть разделенных частиц, еще не объединившихся в атомы, что о единстве, одиночестве или свободе не могло быть и речи. Только случайность привела к рождению человека. Отсюда различные идеи скептицизма и пессимизма.
Так он думал, оставшись один и слушая жутковатые «вздохи» космической пустоты. Здесь уже не надо притворяться или закрываться в иллюзиях.
2
Когда Гордеев согласно туристической программе выходил через шлюз в открытый космос в сопровождении инструктора, в скафандре и полном снаряжении космонавта, за открытой дверью он оступился и упал в темную бездну. В бездну безграничной свободы, какой раньше никогда не ощущал. Правда, было вязко двигать телом и руками, словно в воде.
Вдруг – не осознавая, зачем, легкомысленно отстегнул карабин спасательного фала. Завороженно оторвался от борта туристической космической станции, словно от пуповины земной колыбели, и с ужасом —метр – два – три – пять … стал стремительно удаляться в пустоту космоса.
И сразу осознал свое страшное, непоправимое действие. Космический корабль ушел вперед и, где-то читал, он встретится с кораблем через 2400 витков вокруг Земли.
В скафандре был реактивный ранец “Safer”, чтобы предотвратить вращение, но не было ручного управления для возврата на станцию.
Он улетал в черную бесконечность, нечувствительно с огромной скоростью, предчувствуя, что теперь будет вечно болтаться среди нереально далеких безнадежно светящихся созвездий и туманов и отдельно немигающих звездочек, непригодных для жизни. Где, как утверждают космологи, полыхает пламя ядерных взрывов. Откуда нет возврата.
Где-то там, в поблескивающем космическом корабле командир Марков всматривался в панель центрального пульта управления, сплошь в прямоугольниках светящихся огоньков и кнопок устройств, в которых ощущалась гармония.
Перед пультом – чудом инженерной мысли, широкое окно открывало черное пространство со странно немигающими звездами.
Помощник рылся в стенках обшивки, энергично перебирая провода, исследовал оснастку.
Они остановились, пораженные, услышав смятенный голос инструктора по радиомикрофону, и кинулись к приемопередатчику.
– Турист-2, турист, отзовитесь! – ошарашенно запрашивал передатчик. – Отзовитесь, турист, где вы?
Но отставшего от станции с позывным «Турист-2» не слышали.
3
Гордеев не любил такие космические прогулки вместе с массой туристов, жаждущих пощекотать нервы. Он хотел выйти из своей непонятной усталости и одиночества во что-то широкое, как космос.
Это был один из обычных туристических космических полетов на высокой орбите вокруг Земли, который описан многими авторами и перестал волновать. Рутинный полет, как на пассажирском пароходе вниз по Волге или Дунаю.
Туристы были почти все из общественного движения «Голос истины», приглашенные учеными Звездного городка, участниками Движения. Здесь было все для удобства космического туризма: кухня, медпункт, сауна, склады для провианта и технического инвентаря, оранжерея, зона отдыха с тренажерами для занятий спортом, библиотекой, спальными местами и принадлежностями для туалета. Впрочем, все это описано в книгах.
Пассажиры в зоне отдыха, держась условно окрашенного пола и колыхаясь при движении, разглядывали в иллюминаторы сияющую планету Земля, и черноту космоса в россыпи неподвижных звезд.
Это правда? Космический гул из глубин
Весь громадно чуток и осторожен.
Что мы ищем – какой небывалой судьбы?
Чем взволнован я, в космосе не отгорожен?
Космический турист Михеев по инерции стукался боками о какие-то перегородки, жалуясь, что у него нарушена биомеханика, больше, чем у других. Наконец, пристегнул себя в спальном месте, повис в невесомости и, тихо пѝсая в свой мочеприемник, впервые ощутил свое незначительное прошлое перед этим величием бездны. Не совершил ничего стоящего. Вспоминал споры здесь, на станции, с Гордеевым.
Тот
