минут ожидания такси – самые напряженные и неловкие десять минут в моей жизни.
Первые пять минут Джерри просто сидит на диване, мрачно пьет виски, смотрит свою передачу, отключив звук, и демонстративно меня игнорирует. Я сижу на стуле у двери и самозабвенно курю сигарету.
– Вот тут был хороший момент, – говорит он примерно на шестой минуте, указав на экран. Я вежливо смеюсь.
Потом он все-таки вспоминает, что у человека должна быть хоть какая-то гордость. Он встает и достает с книжной полки блокнот.
– Я, между прочим, пишу стихи.
Гораздо позже, в далеком будущем, когда я буду рассказывать об этом подругам, они рассмеются и скажут: «Конечно, он пишет стихи! Как же иначе?!»
Он читает мне стихотворение. Скажу честно: я не особенно вслушиваюсь. Меня больше интересует, не донесется ли с улицы звук подъезжающего такси. Но на улице тихо, увы.
Стихотворение, как я понимаю, представляет собой яростные размышления о безответной любви к некоей загадочной, жестокой женщине, которая прошлась по несчастному сердцу Джерри, брошенному ей под ноги «подобно плащу сэра Рейли».
Видимо, разъяренный из-за сорвавшегося минета, Джерри обрушивает на меня свои рифмы, словно пытаясь меня уязвить – особенно ядовито в его исполнении звучит строка: «И возлежит она на ложе / И лжет».
Когда тебе читают плохие стихи, да еще с такой пламенной страстью, в этом есть что-то зловещее. Странно, что данный сюжет не используют в фильмах ужасов – это и вправду пугает. И дело не в нагнетании, дело не в психологических образах. Дело в том, что тебе жутко хочется рассмеяться, но смеяться нельзя, потому что читающий разъярится еще сильнее и, возможно, прочтет тебе вслух еще одно стихотворение. С еще большим пылом. И вот тогда станет по-настоящему страшно.
– Сильная строчка, – периодически говорю я, чтобы его задобрить. Или: – Да, очень правильные слова!
Но чаще просто киваю. Кажется, это лучшая линия поведения, чтобы пережить поэтический вечер.
Снаружи сигналит такси. Я никогда в жизни так сильно не радовалась сигналу клаксона. Это гудок свободы.
– До свидания, Джерри, – говорю я и бегу вниз по лестнице.
Последнее, что я слышу уже на выходе из подъезда, – голос Джерри.
– Это стихотворение не о тебе, – кричит он сверху. – Я люблю не тебя.
Я проснулась на следующий день – совершенно невыспавшаяся, в неснятых ботинках – в полном недоумении по поводу прошлой ночи. Это издержки «живого» общения со знаменитостями – тебе привычнее видеть их на телеэкране и на страницах журналов, и когда ты встречаешься с ними в реальной жизни, воспоминания об этих встречах всегда отдают смутным сюрреализмом: ты действительно видела пенис парня, чей портрет в прошлом месяце красовался на обложке Time Out?
Глянув в зеркало, я увидела у себя на шее засосы, оставленные Джерри Шарпом, и сказала себе:
– Да, Джоанна. Ты действительно видела этот пенис. И он видел тебя. Но недолго.
Не грусти, говорю я себе,
