Я терялся в догадках.
Скучно и безрадостно прошел этот первый день в месте моего добровольного изгнания. Я не только не завел никаких сколько-нибудь интересных или значимых знакомств, но и почти разочаровался в перспективе завести их когда-либо. От местного населения исходила не то что бы откровенная враждебность, но раздражающая настороженность и холодность, объясняющаяся, как мне подсказывало сердце, не только тем обстоятельством, что я новый в поселке человек, но и еще чем-то, для меня неясным и необъяснимым, а потому вызывающим досаду, а ближе к концу дня и озлобленность.
Один крестьянин, впрочем, был со мной даже в известной степени ласков, но, подозреваю, только потому, что я изъявил желание купить у него про запас солидное количество домашней копченой колбасы, окорок и сыру, полагая, что эти, не относящиеся к скоропортящимся продукты, избавят меня от ежедневных хлопот с завтраком.
Хозяин гостиницы, будучи истинным коммерсантом, и сегодня разделил со мной трапезу, приготовив на этот раз по моей просьбе нечто более вразумительное, нежели вчерашний сандвич и сдобрив все это небольшим бочонком все того же пива, горечь которого примешалась к горечи моего нынешнего положения, но, как ни странно, заставила последнюю немного отступить. По большому счету, обед, как и поздний ужин прошли даже приятно, благо хозяин не тяготил меня более навязчивыми вопросами о природе моих отношений с серым домом, как здесь именовали мое жилище. Он явно старался быть милым, развлекал меня безобидными байками о местных блудницах и под конец даже рекомендовал мне некоторых из них, разумеется, за умеренную плату. Я вежливо отверг его предложение, однако уже без той категоричности, с которой сделал бы это еще вчера. И в самом деле – спокойный отдых и аскетизм – вещи суть разные и я не склонен был с сегодняшнего дня их отождествлять. Однако же общий фон моего настроения удержал меня в этот день от претворения этого открытия в действительность.
Проболтавшись по деревне, осмотрев скудные витрины лавок и несколько примелькавшись туземцам, я отправился домой, решив, что на сегодня впечатлений достаточно.
Дом, где я со вчерашнего дня обитал, предстал моему взору черным силуэтом, без малейшего проблеска жизни во всем своем облике. Неприятный озноб быстрой струйкой пробежал по моей спине, на секунду задержавшись где-то в крестцовом отделе позвоночника и исчезнув. И его я списал тогда на свое не в меру развитое воображение, взращенное на произведениях Санд, на которое мне, впрочем, приходилось списывать в последнее время слишком многое.
Сейчас я точно уже не могу сказать, но либо чай, которым я увенчал ужин, был слишком крепким, либо я перевозбудился за долгий день, будучи вынужден бесконечно расстраиваться и нервничать, но уснуть я не мог. Луна этой ночью не была полной, лишь узкий серп стареющего месяца время от времени проглядывал между облаков, которыми постепенно, начиная с обеда, затягивало небо, но тем не менее было достаточно светло, чтобы
