и бабушек восклицать: «Боже! А наш-то хорош! Как хорош! Вылитый папа!» Или: «Вылитая мама!»
Может быть, правы и те и другие, а может быть, и никто, но что-то в этом во всем есть. Что-то где-то зарыто! Потому что бывает же такое: поворачивает человек голову, и две махонькие складочки, мило сморщив нос, подкрепленные двумя махонькими ямочками на щеках, въедаются в твою душу навсегда! Намертво въедаются и начинают мешать спать спокойно по ночам; подталкивают под локоть, чтобы ты давилась кофе по утрам; задумавшись о них, ты проезжаешь свою остановку в трамвае; и вообще начинают затмевать весь белый свет!..
Вот так это случилось и с ней. Один очень медленный, как в замедленной съемке, поворот головы, и захотелось рассказывать стихи, которые она очень любила, захотелось парить на крылышках над этой большой, захламленной мастерской, захотелось стать выше и красивее, говорить нежным, женским голоском, а не таким хриплым и почти мужским басом… И тут же тебе, пожалуйста, и смазка… как реакция организма на решение мозга: данный индивид подходит под серию «все для продления рода»! Ей тут же захотелось на нерест!
«Ну-у-у, так хватай и аркань! – хотелось сказать самой себе. – Но как?»
Смешные мы, люди, человеки. Решение-то организма принимает молниеносно, но твоя организма, а не его? А его организма, она и не в курсе. Ее нужно еще настроить, подтолкнуть, подсказать ей надо, что напротив стоящий организм уже созрел! Проходит три очень длинных года на намеки, подсказывание, подталкивание. Охмурение, другими словами… И какие длинные три года…
А тогда, в ту самую первую минуту, она стояла, смотрела на этот медленный поворот головы в лучах яркого солнечного света прямо из окна, под которым он сидел, на его лучезарную улыбку, на морщинки, на ямочки, на шикарные, пышные, волнистые волосы любимого светло-песочного цвета, рассыпанные по плечам, на голубые глаза, раскрытые навстречу ей, на губы, по-молодому немного пухлые и красиво очерченные. Она тихо обалдевала. Сразу от всего. В затылке мелькнула мысль, что или вот это она где-то уже видела, или такое ей приснилось во сне еще девочкой, но где-то уже было, или непременно должно было быть! Непременно! Как какая-то мистика или дежа-вю! Сердце екнуло и шепнуло, что именно так должен был бы выглядеть ОН, мужчина ее мечты. Она поняла это и одурела! И от его молодости, и от красоты, и от улыбки, и от этих морщинок, и от ямочек, и от собственной реакции. У нее, от общей совокупности всего увиденного, в горле все слова враз застряли. Заклинило их, зацепившихся за первое впечатление! Она стояла молча, как парализованная, и пялилась на него во все глаза…
– Я вас слушаю, – сказал он хорошо поставленным голосом, правильно выговаривая слова, как это могут делать только артисты. – У вас что-то случилось? Вид у вас какой-то перепуганный.
– У нас… у нас аппаратура… сломалась… фонит… концерт… вечером у нас… а она фонит… – замямлила она слова и помахала рукой куда-то за себя.
– У
