что ей очень хочется говорить с ним и говорить, говорить и говорить, без конца говорить…
Она сразу же испугалась, что сейчас ее может прорвать на треп, в котором она всегда чувствовала себя большим докой! Может быть, это была реакция на тот ступор речи, который только что произошел с ней в мастерской? Вроде бы как замазка для ушей, потому что уж что-что, а потрепаться она умела залихватски. Могла заговорить намертво кого хочешь. Ее часто насылали на несговорчивых директоров площадок или кустовых администраторов, потому что отбиться от нее просто так было невозможно. Если она ставила себе цель, то могла проговорить хоть час, хоть два, хоть три… да еще и хриплым, противным голосом, чтобы было до печенок доставучее… но своего добивалась обязательно, оставляя «хладный труп» театрального чиновника, который долго еще приходил в себя после ее нашествия…
Эта черта характера всегда высоко ценилась на наших эстрадных подмостках у администраторов, но сегодня могла ей или помешать, или оказать ненужную службу. Сегодня нужно было прикусить свой язычок и молчать, молчать и еще раз молчать, изображая из себя очень умную и интеллигентную женщину. Но как? Как? Когда так и подмывало говорить, говорить, хорошо поговорить! От души и даже, может быть, под рюмочку…
Аппаратурой они занимались часа два или три, все починили и настроили как-то на удивление легко, с улыбками, шутками, прибаутками. Она не могла налюбоваться Сашей, от которого шло удивительное тепло и легкость, и ребятами из ее коллектива, которые тут же подхватили его открытую манеру общения. Она заставила себя не лезть на сцену, к нему под руку, а спокойно сидеть в зале, на зрительском месте. Сидела в пятом ряду, не спуская глаз и переживая за него сильнее, чем он мог бы переживать сам за себя. Боялась, что он может оказаться не таким всемогущим, как она надеялась, и подвести ее в глазах остальных ребят. Но он не подвел. Это очень обрадовало ее где-то внутри, хотя она никому и не могла показать своих чувств…
Прелюдия
Он подошел к ней сам где-то на тридцатой минуте концерта. Она стояла за правой кулисой и смотрела на сцену. Он подошел сзади, со спины. Взял вдруг за локти сразу двумя руками и сказал очень близко на ушко, чтобы было слышно за грохотом музыки:
– Добрый вечер. Все нормально? Аппаратура работает?
– Во как работает! – Она подняла большой палец, не поворачиваясь, прямо над своей головой, повыше и показала ему. – Отлично работает! – а сама вся зашлась телом от его прикосновения и даже сжалась от приятного ощущения внутри себя.
– Отлично! – опять сказал он на ухо, но не ушел и все так же держал ее под локти, чуть прижимаясь сзади всем телом.
А может быть, ей показалось, что «чуть прижимаясь», но как же это было приятно! Она стояла, почти не дыша, и ощущала его всего. Она боялась шевельнуться, потому что тогда он мог бы уйти. Ей казалось, что он тоже не дышит. Так они простояли молча почти до самого конца концерта. Отвлек их рабочий сцены. Он что-то прокричал Саше на ухо, и они оба ушли за задник. Она осталась стоять одна, медленно приходя в себя от его прикосновений и пытаясь собрать воедино свои разбежавшиеся
