неуловимые юркие птахи вились вокруг него, но никак не давались в руки… Почему? Почему он не слышит маму? Вот же она, совсем рядом! Мама?! Мама?! Я не слышу тебя!
А она, по-прежнему, ему что-то рассказывала. Ее родной, грудной голос звучал так близко, словно она стояла рядом и вот-вот его обнимет. Ири, казалось, даже чувствовал, как ее пальцы нежно касаются его макушки и ласково взъерошивают его космы. Мама! Что ты говоришь? Я не слышу!
Всхлипывания становились все сильнее и сильнее, переходя в рыдание, а потом и в истерику. Худенькое тельце затрясло в судорогах, то закручиваясь в комочек, то распрямляясь струной. Ири накрывало какой-то черной пеленой, в которой молниями проскальзывали десятки разных, причиняющих ему боль, видений… Вот всплыло искаженное дьявольской злобой лицо Ингрид, оравшей на него за не им разбитый кувшин. Тут же слушался злорадно хмыкающий похожий на розовощекого поросенка ее сынок… Следом он увидел бежавших за ним городских мальчишек, с улюлюканьем называвших его ублюдком. Они его ненавидели за непохожесть (за светлую кожу, за изящное сложение, за тонкие черты лица) и всякий раз при встрече старались побольнее отлупить… Вспомнил он и похороны матери, когда в сильный-сильный дождь вдвоем с дядей Палиным вез ее тело на телеге на погост. Ири вновь с необыкновенной силой и яркостью ощутил накрывшее его тогда дикое ощущение безнадеги и отчаяния…
Мама! Мама! Рвавшийся из его груди вопль лишь шевелил губы. Мама! Мама! Не уходи! Не оставляй меня! Мама, почему ты не отвечаешь?! Мама?! Бешено завертевшийся в голове калейдоскоп картин все чаше останавливался на одной из них, где сияющая женская фигурка тянула к нему руки… И сейчас он ясно видел ее. Изящная. Ее густые, переливающиеся в лучах солнца волосы, казались расплавленным золотом, которое каким-то чудом развивалось на ветру. На светлой коже были видны голубоватые прожилки кровеносных жил…
О, Боги, он разбирал, что она говорила.
– Ири, мышонок, я очень люблю тебя. Слышишь, люблю… Ничего не бойся. И даже, когда тебе будет очень и очень плохо, все равно не бойся! Ты особенный, мой мышонок. И сейчас ты еще не знаешь, но у тебя все получиться… Запомни, Мышонок, ничего и никогда не бойся!
… Бедное, всеми покинутое, дитя! Его некому пожалеть, погладить по головке и укрыть теплым пушистым пледом, чтобы худенькое тельце больше не ломали судороги. Ему некому было помочь… Тира, крупная лохматая, в вечных нечёсаных колтунах собака, в шерсти которой в холодные вечера так любил греться Ири, носилась где-то за городом, охотясь за жирными зайцами. Названный дядя, горшечник Палин, что по-доброму к нему относился, валялся в мастерской, забывшись в пьяном дурмане. Мама, урожденная баронесса де Фосс, души не чаявшая в своем первенце, уже давно сгорела в болотной лихорадке и упокоилась на погосте. Не было на свете и жизнерадостного здоровяка отца, графа Горено, странным образом утонувшем в пруду… Никто не придет на помощь бедному Ири.
По иронии судьбы наследник одного из крупнейших
