уже всерьез злится Марика. – В карманы галифе!
Алекс вскакивает и выворачивает перед Марикой карманы. Господи Иисусе… Да ведь они пусты! В них ничего нет, кроме носового платка, маленькой расчески, пресловутого маникюрного наборчика и коробка спичек. Марика поднимается с травы и проверяет сама, ощупывает каждый шов – ничего нет в помине, никаких лент! Но ведь она сама видела, как Алекс прятал их в карманы!
– Дорогая, успокойся, – уговаривает он, видя, что его кузина вне себя от недоумения и ярости. – Прошу тебя, забудь ты об этих лентах! Просто забудь, как будто их никогда не было. Вернешься в Дрезден – купишь себе новенькие, веселенькие, не столь мрачные. А про эти – забудь!
Марика смотрит на него исподлобья. Что-то здесь не так… Сначала она решила, будто это один из дурацких розыгрышей дорогого братца, одна из его шуточек, над которыми смеялся только он. Однако в голосе Алекса звучат какие-то странные нотки… Он вовсе не смеется, он очень серьезен. И Марика вспоминает, как настаивал в своем письме Ники, чтобы она приехала к Алексу непременно в его шляпке.
Да, здесь явно что-то нечисто! Это и дураку ясно было бы, а Марика вовсе не дура, хоть, пожалуй, не слишком догадлива.
– Может, все же объяснишь? – угрюмо спрашивает она, снова усаживаясь на траву и пытаясь уверить себя, что Алекс прав и никаких лент на шляпке у нее и в самом деле никогда не было.
– Лучше не надо, ладно? – мягко улыбается он. – Ничего не спрашивай, Машуня, умоляю тебя. Не обижайся: я просто не могу ничего тебе сказать. Иногда лишнее знание, понимаешь ли, может быть очень опасным. Как говорится, во многой мудрости многая печаль. Еще раз прошу, не обижайся: твоими ленточками слишком серьезно и много завязано не только для меня, но и для других людей.
При этих словах у Марики падает сердце. Ну да, она так и знала, что ее пылкие братцы не смогут остаться в стороне от знаменитого Résistance, Сопротивления, к которому призывает французов генерал де Голль с того самого момента, как Петен отдал Францию бошам. И, конечно, наивно думать, что своего Résistance нет в Германии.
Ники в Париже, Алекс – в концлагере под Дрезденом… Кто еще? Наверное, таких людей много. Есть они и в Берлине, но Марике никого из них не узнать.
А что, если она уже знает одного из них? Что, если это Торнберг?
Вполне логичное умозаключение.
Знает ли Алекс Торнберга? Спросить? Может быть, но только немного погодя, а пока надо вот что сделать – показать ему записку. Марика о ней совершенно забыла, а между тем – чем черт не шутит! – может быть, и она косвенным образом предназначалась Алексу, как пресловутые ленты?
Хотя нет, Торнберг не мог предположить, что Марика в каком-то безумном порыве вдруг решится – и вытащит его шифрованную записку из мертвой руки Вернера.
Или мог?
Ладно, об этом потом.
– Слушай, Алекс, – говорит она миролюбиво. – Услуга за услугу. Я забуду про ленты, а ты помоги мне прочитать одну записку.
И она
