Разорить родную дочь? Хотите, чтобы она потеряла клинику? Причём клинику, в которой она надеется буквально поставить вас на ноги? Давайте, валяйте. А Нурхаят вообще в детдом заберут.
– Нет!
– Заберут-заберут. Папка приёмный умер, мамка инвалид, а мы кто? Никто.
– О, боже, – прошептала госпожа Альфия, осознавая, что натворила.
– Надеетесь, что Он там сверху вас услышит, безбожницу этакую?
– Да иди ты! Иди отсюда! – бессильно махнула она рукой.
– Да я-то пойду! Я пахать пойду – и в издательство, и на заводы, и в клинику, слава богу, по первому диплому врач-недоучка. Приспичит, так я и на тренерскую пойду, скандал с допингом уже подзабыли, а медалей я на своём велике накрутил – не у каждого породистого кобеля столько медалей, так что возьмут – мальков тренировать. А вы давайте, валяйте, оставайтесь здесь, пока Пьер вас не стащит в богадельню, цепляйтесь за призраков вашей прошлой жизни, глядишь, помогут.
Костик подошёл к шкафам и, вытащив из бара бутылку Наполеона, налил себе коньяк в бокал, поболтал его по кругу и выпил залпом, словно это была водка.
– Налей мне, – тихим голосом попросила госпожа Альфия.
– А вам нельзя, вы на лекарствах, – мстительно отозвался Костик.
– Налейте, месье Константин, не ёрничайте, – сказала она серьёзно.
Костик плеснул себе и ей по полбокала и подал один ей в руки.
– Чокнемся? – спросил он.
– За покойных – не чокаясь.
Они молча выпили. Она поставила бокал на ковёр. Рука повисла.
– Ты прав. Надо как-то из этого, как ты выразился, мешка несъедобных остатков выпутываться. Но я не могу. Правда, не могу. Мне плохо без него. Я ни о чём не могу думать, ни на чём не могу сосредоточиться. И я даже мысли не могу допустить, что я уйду из этого дома, где нам было так хорошо! Я не смогу, Костик.
– Я вас на руках вынесу. А по поводу мыслей – так вы и не сможете ни на чём сосредоточиться, пока сосредоточены только на вашей боли и на вашей утрате. Но это неправильно. Он умер, но вы-то живы.
– Да не жива я! Не жива! – и она снова заплакала.
Костик покачал головой.
– А надо жить. Конечно, ничего не будет так, как раньше, но будет по-другому. И поверьте, Рашит хотел бы, чтобы вы жили, и жили полной жизнью. Мы с вами уже месяц здесь провели, и знаете, что я заметил?
– Что? – заинтересованно посмотрела на него романистка, всхлипнув.
– Никто почти не выходит из дома. Даже Виталик заказывает продукты с доставкой. Мы все словно узники этого особняка, как какого-то заколдованного замка! И, знаете, я вам предлагаю стать опять госпожой собственной жизни и…
– Освободиться, – тихо сказала госпожа Альфия, и горько заплакала…
Глава 2. Эмиграция на родину души
Мы сами выбираем, что делать каждый день: жить или понемногу умирать.
(Эльчин Сафарли «Я хочу домой»)
Утренний дождь гораздо хуже послеобеденного. Он тихо и незаметно
