был настроен творить ерунду и последствия, неотвратимые и суровые, маячили на горизонте. Сам он остановиться уже не мог. Оставалось надеяться на Машу, но та, не оправдав его ожиданий, кивнула и направилась к диванчику.
– Хорошо, но только ты ответишь на несколько вопросов.
В ее тоне было столько непререкаемой уверенности, что он мысленно вздохнул, однако отступать было поздно:
– Идет. Только после еды.
Роман зажег пару свечей в фонарях, уселся в кресло напротив диванчика и закутался во второй плед, так и не попросив Машу вернуть его пиджак. Потом, поколебавшись, все же достал из кармана прихваченную из аптечки упаковку пластырей и антисептическую мазь. Те секунды, в течение которых Маша смотрела на него в восхищенном удивлении, были бесценными.
Пока они не спеша ели в уютной тишине, Роман поймал себя на мысли, что паршивый по всем параметрам день каким-то образом умудрился превратиться в почти идеальную ночь. Портила ее только внутренняя борьба, происходившая в самом Романе. С одной стороны, ему было необъяснимо хорошо и спокойно с Машей, с другой – он не мог отмахнуться от мысли, что она – девушка Волкова и что, как бы ни было хорошо ему здесь и сейчас, завтра неминуемо наступит и принесет проблемы.
Забывшись, Роман задержал взгляд на Маше дольше допустимого, и она, заметив его внимание, отложила вилку и нервно поежилась под пледом. Роман тут же вспомнил о ее странном поведении в каюте.
– Маша, а можно сначала я спрошу? – решился он и, дождавшись ее кивка, произнес: – Почему ты так испугалась в каюте? Ты всерьез решила, что я что-то сделаю тебе?
Впервые кто-то заподозрил его в подобном, и он не понимал, чем это заслужил. Оставить это без внимания Роман не мог. Маша довольно долго молчала, а потом совсем по-детски попросила:
– Только обещай, что никому не расскажешь.
– Обещаю, – откликнулся Роман, понимая, что, кажется, вляпывается по полной.
– Мне было лет двенадцать-тринадцать. У бабушкиных соседей в деревне гостил дядя Коля. Мерзкий такой. Он однажды пришел к нам, когда бабушки не было… – Маша замолчала, подбирая слова, а Роман поймал себя на том, что изо всех сил сжал стакан с соком. – Он попытался ко мне пристать. Нет-нет, не смотри так. Ничего не случилось. Я убежала. В окно выпрыгнула прямо в куст ежевики – вся ободралась. Бабушка меня потом отругала за куст.
Маша замолчала и принялась крутить вилку, глядя на нее так, словно на зубцах было что-то написано, и она пыталась это прочесть в тусклом свете свечей.
– Ты ей не сказала? – спросил Роман и не узнал свой голос.
– Я постеснялась, – она подняла на него полный надежды взгляд, словно прося ее понять, но Роман помотал головой и, тут же спохватившись, заговорил:
– Я… не понимаю, почему постеснялась. Извини.
– Это очень стыдно. Ну, будто я сама виновата в том, что он полез. Он говорил, что я специально ношу такую короткую юбку… Еще говорил всякое. А я просто
