значит, все дворы – закуты и леса прочёсывают. Камня на камне не оставляют собаки! Зоны «опустошения», «покоя и тишины» для себя гниды делают. Хер вам, а не покой! – раздувая ноздри, злорадно хохотнул комбат. Партизан б…и бояться – это правильно! Но гибнут-то, Михаил, женщины, дети и старики…Все деревни вокруг выжгли фрицы, – шаром покати! Одни мослы печных труб торчат, да дичалые стаи псов в поисках трупов рыщут. Гады-ы! Твари! Хуже зверья дикого!! Мать вашу… – матерно, зло, задыхаясь, харкал ненавистью комбат, слепо хватаясь за кобуру ТТ.
Магомед, обнимая, сдавливая руками, как железными обручами, плечи друга, насилу отвёл в сторону взбесившегося Арсения.
– Пойдём, пойдём к машине, дорогой. Ходу! Прибереги злость для боя. « Что делает с людьми война…» – подумал Танкаев.
Они шли к машине по заросшей бурьяном пашне, чуть спотыкаясь о комья чёрной спёкшейся земли. Оба майоры, в защитного цвета фуражках и гимнастёрках, с орденами и медалями на груди, в широких галифе, перетянутые ремнями, с офицерскими сумками на боку. Оба с лицами, скованными тяжёлым злым напряжением. Опередивший Арсения Ивановича, Магомед задержал шаг, заслышав его голос:
– Ну, упыри, дайте срок…посчитаемся – Воронов, близко придвинувшись к нему, горячо шепнул: – Не-ет, Миша…Нет, дорогой, это будет не ваша горская месть. Месть, понимаешь ли, это вредное, эгоистичное, мелкособственническое чувство…Чуждое нашему трудовому, советскому человеку. Это будет – народное возмездие! Так-то вот, пр-равое дело! Это я тебе, как коммунист коммунисту, понял меня? То-то…Ничего-о, отыграемся! Пусть фриц не тужит…Знаешь, ведь, как аукнется, так и откликнется! Не одним им, гитлеровским выкормышам, наши шкуры дубить! Вот погоди мальца, друг, перешибём им хребет в Сталинграде, повырываем яйца, клыки и когти…И вот тогда жахнем! Погоним их б…й поганых с нашей земли! Уяснил? – комбат лицом к лицу столкнулся с Танкаевым. – Или ещё сказать?
Магомед поймал его за рукав, убеждённо ответил:
– Я услышал тебя, брат. Клянусь хлебом, хорошо сказал! Как надо сказал, как коммунист…Но мэсть, не трогай, комбат, нэ надо. Мэсть тоже хорошо. Так адат велит. Кровь за кровь – гласит проповедь Кавказа. Вах! Это проповедь в камне – закон гор. Так жили наши почитаемые отцы и деды. Так жили их почитаемые деды и отцы.
– …Ну, ладно, ладно, – Арсений Иванович примирительно махнул рукой. – О чём мы…теперь? Прикончим покуда эту историю, добро?
Они подошли, к нетерпеливо урчавшему «виллису».
– Садись. Садись, дорогой, счастливо выдохнул Воронов.
– Здравия желаю! – улыбчивый водитель проворно отдал честь подошедшему майору Танкаеву, распахнул перед ним заднюю дверцу «американца».
– Валерка, – плюхаясь на переднее сиденье, обратился комбат, – в нашем арсенале спирт не перевёлся ещё?
– Никак нет. Есть и трофейный шнапс. Берлинский шоколад, сигареты.
– Цыц,
