устроили бойню для зарвавшихся воинов.
– Ну, погоди, дочь шакала! Ты мне за всё ответишь! – злобно прошипели обескровленные губы.
Сотник с приказом добрался до бессмысленно гибнущих отрядов, и те начали в беспорядке отходить. На поле скоротечного ночного сражения лежали груды тел. Потери были ужасающими, это было видно даже издалека. Каган, распорядившись, чтобы до утра не предпринимали никаких действий, в сопровождении свиты последовал к своей ставке. По пути он приказал Алану, чтобы был найден тот глупец, который повёл людей в погоню.
В шатре, развалившись на коврах, он предался сладостным мечтам о мести, но поймал себя на мысли, что в последнее время слишком часто об этом думает.
«Старею что ли?» – промелькнуло в голове.
Каган хлопнул в ладоши, и из соседней половины выплыли полуобнажённые танцовщицы. Призывно извиваясь, они кружили вокруг впавшего в раздумья повелителя. На их лицах застыли вымученные улыбки.
Тем временем паника в стане утихла и он зажил своей обыденной жизнью. С места недавнего побоища доносились стоны и мольбы о помощи. Однако попытка выта- шить раненых с поля боя была пресечена стрельбой со стороны гуннов. Месяц, который не желал уходить с небосвода, сейчас был союзником осаждённых.
Около одного из многочисленных костров лежали и сидели хазарские воины из десятки Джамуда. Кривой Мусса рассказывал очередную историю:
«А девы те, будучи многим числом, изгнали из своих стойбищ всех мужчин, от мала до велика, и сами стали вести хозяйство. У них появились свои охотники, свои воины. И не было во всей степи воинов свирепее и злобнее их. Жили они скотоводством и лихими набегами. Пуще смерти был для них позор возлечь с любовником мужского роду в неурочный для этого час. Любовь у них была одного полу. Несколько женщин любили друг друга и сражались в одном десятке. И невозможно было их победить по той причине, что они друг за друга грызли врагу горло. Чтобы завести потомство, они оставляли в живых самых крепких и выносливых воинов и превращали их в рабов. Каждая дева возлегала с таким воином, пока не становилась в тяжести».
–
Я бы согласился на такое рабство, – под громкий смех приподнялся невысокий кривоногий человечек.
–
Ты что, Максуд, ты в этой очереди был бы последним, – валясь от смеха наземь, взвизгнул один из воинов.
–
Не мешай, дайте человеку досказать, – послышались возмущённые голоса.
–
Если бы Максуд не был таким нетерпеливым, а дослушал, то он бы не спешил в плен к этим фуриям, потому что этих воинов-производителей после соития девы лишали мужского достоинства. Дабы не было у них других братьев и сестёр и не смог бы зов крови толкнуть их на предательство. Так что ты, Максуд, был бы сейчас скопцом и служил в гареме у султана, – под общий хохот закончил рассказчик.
Воины стали просить парня, не обращая внимания на Скопца Максуда, чтобы он продолжил свой рассказ. Обидная кличка прилипла к
