не предполагали, что могут пожалеть о наличии детей. Но некоторые жалеют. И они не могут признаться в этом никому – кроме "Google".
Иными словами, в нашей культуре есть явления, очень напоминающие покойников, – о них либо хорошо, либо ничего. Так и проявляется работа доминирующего знания над доминируемым.
Мощнейшим генератором доминирующего знания оказывается государственный закон. В 1977 году в Швеции ввели запрет телесных наказаний детей – при этом 70 % граждан были против запрета. Но уже к 1997 году противников закона осталось всего 10 % (Миллер, 2003, с. 11). Из этого вовсе не следует, что реальная практика домашней порки ощутимо снизилась, главное же, что люди начали говорить и считать, "как принято" говорить и считать.
Ещё более яркий пример работы доминирующего знания можно привести из сферы недавнего законотворчества в РФ. Как только в 2013 году был принят закон, именуемый в народе "о пропаганде гомосексуализма" (135 ФЗ от 29.06.2013), нейтральное отношение к гомосексуалам обрушилось почти вдвое (с 45 до 23 %), а негативное отношение выросло почти на треть (Толкачёв, 2016). То есть стоило лишь властям через СМИ начать гомофобную риторику, так народ сразу же отреагировал на это в духе "как надо говорить". Но уже весной 2019-го отношение россиян к гомосексуалам снова стало спокойным – по мнению аналитиков, это случилось по причине того, что власти снизили активность гомофобной пропаганды, да и никаких уголовных дел по статье 2013 года так заведено и не было. Народ просто забыл, "как надо говорить" о гомосексуалистах, и стал говорить, как есть.
Другим мощным источником доминирующего знания оказывается общеобразовательная школа (Андерсон, 2016, с. 207; Бурдьё, 2007, с. 221), которая основательно подходит к формированию кодекса знаний, чтобы затем формировать нужный властному режиму тип личности ученика – главными предметами отбора, конечно, оказываются история и литература. Распространённым механизмом формирования доминирующего знания в школе оказывается полуправда о той или иной исторической персоне, которую хотят идеализировать. В этом плане типичное доминирующее знание – это стихи Пушкина в школьной программе и экскурсия в Тригорском, где экскурсовод с придыханием поведает, как именно здесь поэт смущённо вручил Анне Керн листочек со стихом "Я помню чудное мгновенье, передо мной явилась ты…", но при этом не будет ни слова, как Пушкин самыми лихими фразами описывал друзьям подробности овладения ею, или даже как делил Керн с некоторыми из них (Пушкарёва, Экштут, 1996), ни слова о пушкинских матерных стихах, ни слова о его сексуальных похождениях по всем другим фронтам. В итоге у молодёжи непременно складывается ложное представление о Золотом веке русской литературы, откуда выпадает сексуальная разнузданность и великосветские оргии (Дубельт, 1995, с. 260), и остаются лишь робкие взгляды, красивые слова и частые дуэли в защиту чести.
Здесь мы подходим к тому важному моменту, что чем ближе какое-либо явление в данной культуре оказывается к рангу священного, тем более вероятно, что оно стоит на постаменте из доминирующего знания –
