принадлежит мне одному безраздельно и совершенно не зависит от присутствия или отсутствия свидетелей. Удача приводит меня в восторг. Я весь загораюсь. Я чувствую в себе особенную гордость, которая принадлежит мне и только мне. Это что-то физическое. Все фибры моего существа радостно трепещут от гордости. И это, конечно, вполне естественно. Человек испытывает глубочайшее удовлетворение оттого, что ему удалось так хорошо приспособиться к среде. Удачное приспособление к среде – вот что такое успех.
Жизнь живая – это жизнь успеха; успех – биение ее сердца. Преодоление большой трудности – это всегда удачное приспособление к суровой, требовательной среде. Чем больше препятствия, тем больше удовольствие от их преодоления. Возьмите, например, человека, который прыгает с трамплина в воду: он делает в воздухе полуоборот всем телом и попадает в воду всегда головой вперед. Как только он оттолкнется от трамплина, он попадает в непривычную, суровую среду, и столь же сурова будет расплата, если он не справится с задачей и упадет на воду плашмя. Разумеется, ничто, собственно, не заставляет его подвергать себя риску такой расплаты. Он может спокойно остаться на берегу в безмятежном и сладостном окружении летнего воздуха, солнечного света и устойчивой неподвижности. Но что поделаешь, человек создан иначе! В короткие мгновения полета он живет так, как никогда не жил бы, оставаясь на месте.
Я, во всяком случае, предпочитаю быть на месте этого прыгуна, чем на месте субъектов, которые сидят на берегу и наблюдают за ним. Вот почему я строю «Снарк». Что поделаешь, так уж я создан. Хочу так – и все тут. Поездка вокруг света сулит мне богатые, полноценные мгновения жизни. Согласитесь со мной на одну минуту и посмотрите на все с моей точки зрения. Вот перед вами я, маленькое животное, называемое человеком, комочек живой материи, сто шестьдесят пять фунтов мяса, крови, нервов, жил, костей и мозга, – и все это мягко, нежно, хрупко и чувствительно к боли. Если я ударю тыльной стороной руки, совсем не сильно, по морде непослушной лошади, я рискую сломать себе руку. Если опущу голову на пять минут под воду, то я уже не выплыву, – я захлебнусь. Если упаду с высоты двадцати футов – разобьюсь насмерть. Мало того, я существую только при определенной температуре. Несколькими градусами ниже – и мои пальцы и уши чернеют и отваливаются. Несколькими градусами выше – и моя кожа покрывается пузырями и лопается, обнажая больное, кровоточащее мясо. Еще несколько градусов ниже или выше – и свет и жизнь внутри меня гаснут. Одна капля яду от укуса змеи – и я не двигаюсь и никогда больше не буду двигаться. Кусочек свинца из винтовки попадает мне в голову – и я погружаюсь в вечную тьму.
Хрупкий, беспомощный комочек пульсирующей протоплазмы – вот что такое я. Со всех сторон меня окружают стихии природы, грандиозные опасности, титаны разрушения – чудища, чуждые сострадания, которым до меня дела не больше, чем мне до той песчинки, которую я топчу ногами. Им вовсе нет до меня дела. Они не ведают о моем существовании. Это
