м другим.
Это чувствовалось в том, как он смотрел на нее, это таилось где-то в глубине его глаз, потерявших весь свой былой блеск. Он тихо – слишком тихо! – подошел к столу, чинно уселся на свой стул, положил на колени салфетку.
Салфетку! Настоящий Патрик никогда не пользовался салфеткой.
Никто, кроме Лизы, перемен в Патрике не заметил. Миссис Эльстон, Лизина мама, продолжала разбираться в куче лежавших на кухонном столе счетов, время от времени издавая грустные вздохи. Отец Лизы по-прежнему то входил на кухню, то выходил из нее – с незавязанным галстуком на шее и в одном носке, расстроенно бормоча что-то себе под нос.
Поддельный Патрик взял свою ложку и окинул Лизу взглядом, от которого у нее все внутри похолодело.
Затем ненастоящий Патрик принялся за свои, сделанные в виде букв, кукурузные хлопья. Он выуживал одну за другой нужные ему буковки и выкладывал их вдоль края своей тарелки.
У Лизы упало сердце. В этот момент она поняла, что именно случилось, поняла так же точно, как то, что небо находится у нас над головой и что, если как следует раскрутиться на месте, а затем резко остановиться, весь мир по инерции еще раз повернется вокруг тебя.
Душу Патрика похитили прядильщики. И оставили вместо него вот этого Не-Ее-Младшего-Брата.
– Мам, – сказала Лиза, а когда мать не откликнулась, еще громче повторила: – Мам!
– Мммм? – подпрыгнула на своем стуле миссис Эльстон и мельком взглянула на Лизу, а затем вернулась к изучению Инструкции по сборке кофейного столика – того самого, который она собиралась возвратить в магазин, потому что не понимала, как привинтить к нему ножки.
– Патрик какой-то странный, – произнесла Лиза.
Миссис Эльстон окинула дочь невидящим взглядом, затем неожиданно отвернулась и крикнула мужу:
– Ты когда-нибудь оплатишь счет за электричество?
Мистер Эльстон ответил так, словно не слышал жену.
– Ты не видела мои очки? – спросил он, поднимая вазу с фруктами и заглядывая под нее.
– Они у тебя на голове.
– Не эти очки. Те, что для чтения.
– Они пишут, что это их последнее предупреждение, – вздохнула миссис Эльстон. – Я уж и не вспомню, когда было первое. Мы действительно не оплатили счет за электричество? Готова поклясться…
– Я не могу пойти на работу без очков! – воскликнул мистер Эльстон. Он открыл холодильник, посмотрел в него, захлопнул дверцу и вновь выбежал из комнаты.
А Патрик тем временем закончил перекладывать выловленные из тарелки буковки. Из них он составил три слова: «Я ненавижу тебя». Затем Патрик сложил на груди руки и окинул сестру странным пустым взглядом – Лизе показалось, что его глаза потеряли свой прежний цвет и целиком стали черными.
Лиза вновь внутренне сжалась. Она соскользнула со своего стула и подошла к матери. Потянула за рукав ее ночной рубашки с маленьким пятном от кофе возле локтя.
– Мама.
– Да, принцесса? – рассеянно спросила миссис Эльстон.
– Меня беспокоит Патрик.
– Патрик, – произнесла миссис Эльстон, не поднимая головы от своей записной книжки, покрытой рядами цифр, – не надоедай сестре.
Как в таком случае поступил бы настоящий Патрик? Показал бы Лизе язык, швырнул в нее салфеткой или, по крайней мере, сказал: «Она сама мне надоела».
Но этот самозванец ничего подобного не сделал, он просто тихо уставился на Лизу и улыбнулся. Его зубы показались ей какими-то слишком белыми.
– Мам, – настойчиво повторила Лиза. Миссис Эльстон вздохнула и отшвырнула в сторону карандаш с такой силой, что тот сломался.
– Прошу тебя, Лиза, – проговорила мать с плохо скрываемым раздражением. – Ты разве не видишь, что я занята? Почему бы тебе не пойти на улицу и не поиграть немного?
Лиза знала, что когда у мамы такое настроение, с ней лучше не спорить. И она пошла на улицу. Утро выдалось пасмурным и жарким – слишком жарким для конца апреля. Лиза надеялась увидеть кого-нибудь из соседей, вышедших из дома по своим делам – полить траву, например, или прогуляться с собакой, – но вокруг никого не наблюдалось, странные у них были соседи. Большинства из них Лиза даже не знала по именам, разве только миссис Костенблатт, лицо которой от старости стало походить на сморщенную сливу.
Сегодня, как почти всегда, миссис Костенблатт сидела на своей террасе в кресле-качалке и обмахивалась, словно веером, рекламой китайского ресторанчика – такие рекламы каждое утро таинственным образом оказывались у дверей всех домов.
– Привет, – сказала она, увидев Лизу, и махнула ей рукой.
