струну, которую, стоило лишь потянуть, и она уже сама поведет тебя дальше и вытянет из западни. Я не успел сказать "прощай" этой щепке-кораблику ни тогда в детстве, ни сейчас, и всего чуть-чуть потянуть… Как вокруг уже все успело так сильно поменяться.
Насилие, политические репрессии и заказные убийства, непроглядная ложь, будто война власти с собственным народом – тут этим не удивишь уже никого – несменяемые безумные цари, правящие до самой своей смерти, и дальше, через приемников, наследников, ставленников, и вечная омерзительная свора вокруг, демонстрирующая такую же непрерывную родословную, Исаак родил Иакова, царь родил председателя, председатель родил президента, президент поставил приемника, родил сам себя…
А дальше расползающиеся концентрические плотные круги, как от льющегося сверху цемента или дерьма: все распределяется по степени родства-близости отверстию из которого льется, так было всегда и будет. И сейчас…
Но это все абстракции, а теперь только конкретные ощущения рвущихся струн, не успевающие за происходящим, но и они отдаляются, стоп…
…я был убит почти сразу, моя карета с красными крестами, разрезая плотные слои пронзительными сиренами и мигалками продвигалась к периферии площади, чтобы проехав кардон отцепления, свернуть на одну из узких улочек, перейти из тягучего Largo к Allegretto, и поспешить раствориться в сумеречном Бардо, будто хорошо знает дорогу в этом непроходимом лабиринте, а потом смотать за собою обратно в клубок все нити Ариадны, которые напрасно все еще тянут и тянут куда-то мою руку…
(10.07.14)
Лес. Я чувствую невнятный зов, кажется будто слышу чей-то шепот. Ступаю. Пестрота до рези в глазах, зрение сливается в точку, расходятся кругами, как от брошенного камня волны мягкой размытости, просто гладят, отодвигая тебя от происходящего за безопасный кокон полуслепоты, съеживаешься, моргаешь быстро и беспощадно продираешься сквозь кисель несуществования, видимость формируется постепенно, оттачиваясь отдельными гранями, как непослушный камень, становится фигура, вырастает из безразличности и тумана, каждая точка – теперь иголка, многоцветная неописуемость, ковер враждующих одинаковых разных, полутона оттекстурированные под формы и наивно внушающие свою реальность и ничтожную протяженность:
"Тронь меня – я существую! – провались в колючий овраг, скатись в существование, раня щеки чем-то острым: от мельчайших неопределенных частиц до мелких веточек, палочек, потерявших принадлежность к какому-либо виду, сорту, стороне, как потерявший свои погоны… листва, жухлая, но еще сочная, перемешанная в вечном дерне зелень травы, спрятанная под слоями остатков лесной армии, давно захватившей и победившей все прочие армии: пехотинцы и летчики, от самой почвы до ростков, стволов и крон… Провались и покорись!"
Я послушно ступил дальше. Ветер снова смел черты определенности, всё вновь смешалось в единый вал, можно было смело лечь и катиться вниз, прижав руки к телу по швам, как солдат не готовый выполнять уже никаких других
