положение семьи погибшего, на судебного эксперта Вэллса, без сомнения, будет оказано существенное давление, и он подтвердит столь удобную для всех версию.
– Естественно. Они захотят, чтобы следствие было закончено как можно скорее, – согласился Пайк. – Для семейства с такой родословной внешняя сторона дела важнее истины. Главное – сделать так, чтобы все было благопристойно.
– Любой ценой? – спросил я.
– Цена, мой благородный Ватсон, – это наша с вами забота, – с улыбкой проговорил Холмс. – Опять же, если мы сможем объяснить необъяснимое.
Он повернулся к Пайку:
– Лэнгдейл, что вы скажете о докторе Сайленсе?
– А, об этом карающем мече потустороннего мира? – Лицо Пайка засияло еще ярче. – Я думаю, он просто мягкотелый, исполненный благих намерений сумасшедший.
– Значит, вы разделяете мнение Холмса? – вставил я.
– Нет, Ватсон, – возразил Холмс. – Я совсем не уверен в том, что его намерения благие. И последний вопрос, – он промокнул салфеткой губы, – прежде чем я задолжаю настолько, что мне придется годами поставлять вам слухи.
– Мой дорогой Холмс, – усмехнулся Пайк, – я не сообщил вам ничего ценного. Вы оплатили свой долг, согласившись отобедать со мной. Каков же ваш последний вопрос?
– Лорд Боулскин. Вам знаком этот титул?
Пайк рассмеялся:
– Еще как знаком! Вы обратились по адресу, так как не обнаружите его имя ни в одной газете. Лорд Боулскин – самозванец, его положение далеко от официального. Это молодой Алистер Кроули. Он провозгласил себя лордом после того, как приобрел новый дом в Шотландии.
– Алистер Кроули? – Мне это имя ни о чем не говорило.
– Писатель и альпинист. И человек, который успел заработать себе репутацию самого злобного человека в мире.
Глава 6
Интермедия: экстравагантный ужин лорда Руфни
Лорд Бартоломью Руфни прикурил сигару и долил в бокал бренди. Огонь за каминной решеткой щелкал, как хлыст кучера, и выплевывал в комнату клочки черного дыма. Руфни был крайне недоволен этим обстоятельством и намеревался утром напомнить экономке о том, что вычищенная труба не должна дымить. Он встал и с гордым видом прошествовал по медвежьей шкуре к противоположной стене комнаты, где располагались застекленные шкафы.
У Руфни было множество хобби и отменный аппетит (о чем мог свидетельствовать любой из тех, кому доводилось сидеть с ним за обеденным столом), но главной его страстью была охота. Процесс преследования и поимки живого существа настолько захватывал Руфни, что от напряжения и азарта у него кружилась голова. Он верил: охота делает человека подобным Богу. Руфни прохаживался вдоль шкафов, где хранились его трофеи, пускал облачка сигарного дыма на стекло и припоминал каждое нажатие на спусковой крючок. Он смотрел в холодные, стеклянные глаза зверей и представлял, как в них угасает последняя искра жизни. Если бы этой искрой можно было завладеть вместе со шкурой, насколько ценнее была бы
