style="font-size:15px;"> С этими словами она вышла из конклава в сильном возбуждении, оставив Лукреция, в котором удивление смешивалось с любопытством и досадой.
Он покачал головой и стал в раздумье ходить по комнате.
Гроза на дворе усиливалась: беспрестанно сверкавшая молния освещала будуар зловещим синеватым светом; страшные раскаты грома потрясали дом до самого фундамента; дождь с градом барабанил в окна с невероятной силой, и ветер бешеными порывами врывался во все щели.
– Юпитер точно тешится, давая нам образчик своей разрушительной силы, – с презрительной улыбкой пробормотал молодой человек.
Сделав несколько шагов по комнате, он сел на софу и задумался, отдавшись впечатлениям, которые производила на него эта борьба стихий; потом он вдруг вскочил, взял одну из навощенных табличек, лежавших на маленьком столике, и серебряный стилет и начал быстро писать. Лицо его разгорелось и приняло вдохновенный вид.
Тем временем Эвтибидэ вошла в экседру, где дожидался Метробий, снявший с себя мокрый плащ. Куртизанка, увидев, в каком жалком виде он находится, крикнула выходившей рабыне:
– Растопите камин, приготовьте сухое платье, чтобы наш Метробий мог переодеться, и накройте в триклинии сытный ужин!
Она подошла к комедианту, взяла его руки и, пожимая их, спросила:
– Ну, что скажешь?.. Добрые вести привез ты мне, милый Метробий?
– Из Кум – добрые, а с дороги – дурные.
– Вижу, бедный Метробий. Садись к огню и расскажи мне скорее, добыл ли ты доказательства?
Она придвинула для него скамью к камину.
– Тебе известно, пленительная Эвтибидэ, что золото открыло Юпитеру бронзовые двери башни Данаи.
– Оставь эти сравнения. Неужели даже такая ванна, какую ты принял в пути, не отняла у тебя охоты разглагольствовать?
– Я подкупил рабыню и сам видел сквозь маленькую дырочку, проделанную в двери, как Спартак входил под утро в комнату Валерии.
– О, боги ада, помогите мне! – вскричала Эвтибидэ с дикой радостью.
С налившимся кровью лицом, с расширенными, сверкающими зрачками, вздрагивающими ноздрями и судорожно перекосившимся ртом она походила на тигрицу, алчущую крови.
– И каждый день, – спросила она хриплым прерывающимся голосом, – каждый день… они бесчестят почтенное имя Суллы?
– Полагаю, что в пылу своей страсти они не обращают внимания и на несчастные дни[21].
– О, теперь для них наступит самый страшный день! Я посвящаю их ненавистные головы богам ада! – торжественно вскричала Эвтибидэ.
Она обернулась, чтобы уйти, но остановилась и прибавила, обращаясь к Метробию:
– Пойди, перемени платье и подкрепись в триклинии. Подожди меня там.
«Не попасть бы мне в какую-нибудь скверную историю, – подумал комедиант, уходя в комнату для гостей, чтобы переодеться. – От этой сумасшедшей можно всего
Некоторые дни месяца считались у римлян несчастными, и в эти дни не предпринималось никаких важных дел.
