например, сексуальные – немного оробев от собственной наглости, ответил Иван Афанасьевич.
Она задумалась, помолчала, потом спросила:
– А сколько?
Иван Афанасьевич был щедр, о чем впрочем, потом пожалел:
– Ну, пять тысяч.
– За раз? – спросила она
Сумма ее ошеломила, и с тех пор Иван Афанасьевич вообще не знал проблем.
***
… Из реанимации его забрала дочь. Но повезла его не в дом, а в специально арендованную двух комнатную квартиру, где в одной комнате будет теперь лежать Иван Афанасьевич, в другой – та самая домоправительница, которой дочь втрое подняла зарплату. Этой милой женщине дочь объяснила, что особняк она закрыла и поставила на сигнализацию. Чтобы не провонял лекарствами и говном из-под Ивана Афанасьевича, а то ведь потом его не продашь, да и не нужен теперь отцу такой особняк – его жизненное пространство сузилось до одной койки.
Вздохнув, она утешила даму, что мучиться ей с больным придется не долго – вряд ли он протянет больше года. И дала свой телефон для связи – если что произойдет– звони!
Серый мартовский рассвет продолжал вползать в его комнату и превращаться в день, такой же серый и нерадостный. Ничего не ждал Иван Афанасьевич от этого дня, как и от завтрашнего, послезавтрашнего и сколько еще там будет….
Сейчас проснется в другой комнате и придет его хозяйка, снимет памперс и вольет через трубку в рот какую-то кашу, это и будет его завтрак. Дальше будет такой же обед, опять смена памперса, потом ужин, памперс … Иногда между этим занятием , она что-нибудь ему читала. Не то, что интересовало бы хоть как-то Иван Афанасьевича, а был человек он весьма начитанный, – а то, что читала она сама – в основном любовные романы.
Она прочитала бы ему и то, что ему было интересно, но Иван Афанасьевич не мог ей об этом сказать – язык не шевелился. А в той, до этой жизни они на такие темы никогда не разговаривали. Так, о хозяйстве, на общие темы, да раз в две недели ( за пятерку ) на тему секса.
Теперь то, чем делался секс, валялось в памперсе, и милая женщина без всяких чувств брала его, обтирала и грустно упрятывала в памперс. … И так изо дня в день.
Думал Иван Афанасьевич о многом, но мучительнее всего – об одном. О том, как ему сказать, как чем-нибудь дать понять, кому сколько отдать.
Он знал совершенно точно, что умрет и умрет скоро. И все нажитое за жизнь, уже не нужное ему, а он это все приобрел для себя, пойдет куда-то прахом. Ну, не прахом, конечно, дочери, других наследников нет. Но вот никаких удовлетворенных чувств он от этого не испытывал- чужая была для него.
Маленькая – была своя, все бы отдал ради этих кудряшек, а выросла, уехала – чужая. Да особенно не нужно было ей все это богатство, а для них с мужем – так, небольшая прибавка , да к тому же с хлопотами. Нужно будет получать русскую визу, приезжать хотя бы на месяц, нанимать незнакомого адвоката, да о чтобы не обдурил, законов русских она сроду не знала. Собирать документы,
