писать голубые стихи,научи снова верить, что в жизни всё ясно и мудро:
мне твой шёпот понятней, чем чьи-то надменные речи.
Как же скоро погас этот наш зацелованный вечер,
Боже мой, как же скоро проснулось усталое утро…
«Глаза смеялись чуточку игриво…»
Глаза смеялись чуточку игриво
на карточке, где нет и пары строк.
Я знать не знал тебя такой счастливой,
а может, грусти разглядеть не смог.
Звенел октябрь!.. И опадали листья…
И радость зайчиком от солнца на щеках.
И сердце маленькое дёргалось, как в твисте,
и право, не нуждалось в языках,
ведь новый вечер вышивал на пяльцах
берёзовые белые стихи…
Теперь сидишь. Не слушаются пальцы.
И нюхаешь дарёные духи.
Но ты же ждёшь! И пусть с того не проще —
дождись во сне, спросонок закричи, —
придёт апрель – и горло заполощут
водою талой сонные ключи.
Так почему однажды станет пусто,
так отчего в груди застыл комок?..
А я не знал тебя такою грустной,
а может, счастья разглядеть не смог.
«Ты меня не ревнуй, …»
Ты меня не ревнуй, —
ведь тебя ревновать не могу я,
потому что единственным
назван тобою другой, —
так давно я стихов
никому не писал и другую
не назвать мне сейчас,
как бы я ни хотел, дорогой.
Водопадом волос
ты как прежде укрой мои плечи, —
вспомню, милая, всё
и пойму всё, певунья моя,
и согреет нас вновь
только нами завещанный вечер
в этом мире холодном,
в котором лишь ты есть да я.
«Уезжай. Но тебе…»
Уезжай. Но тебе
от меня никуда уж не деться.
Не сознаться иль просто
понять нынче не было сил,
как безмолвно вернул
я твоё убежавшее детство
и три года тайком
на руках твою душу носил.
Ты не знаешь сама,
что иного с тех пор мне сказала.
Не приняв, не звала,
но ждала, как всегда, уходя.
Перепутались рельсы
в ночи у пустого вокзала
и вагонные окна
смахнули слезинки дождя.
То, чего не предашь,
на храненье доверил, не более,
позабыв, как смешно
доверять потайные ключи, —
то, что в жизни земной
кто-то счастьем зовёт,
кто-то – болью,
мне дороже всех благ,
что когда-либо я получил.
«Возвращаться не просто…»
Возвращаться не просто.
Но опять на беду
на чужой этот остров
с Петроградской бреду,
и невидимый кто-то
остановит меня
возле
