душу скорбью закончил он после короткой паузы.
Женщина подалась назад, резко развернулась и, прикрыв лицо левой рукой, пошла прочь от палаты по длинному коридору секции.
Её лихорадило, и Жогов отправился за ней. Успокаивать Анастасию Ильиничну было бесполезно: нервное напряжение и усталость сделали своё дело, и она плакала безудержно, навзрыд. Последняя фраза узника-безумца эхом отдавалась в её ушах, и она не могла себя сдержать. Для того чтобы успокоиться, ей требовалось время, и полковник проводил её в общежитие, которое было определено Суворовым им для проживания. Там, в комнате, оставшись наедине с собой, Анастасия Ильинична полностью отдалась захлестнувшим её чувствам…
***** ***** ****
Утро следующего дня преподнесло ещё несколько сюрпризов: среди оставшихся узников Майценеха, не прошедших проверку комиссией фильтрационного пункта, оказалось около десятка женщин – многодетных матерей. Это были русские, украинки, белоруски, молдаванки и т. д. Но всех их объединяло одно: все они являлись высококвалифицированными врачами и в Майценехе помогали проводить эсэсовским хирургам опыты над военнопленными. Именно этой причиной объяснялось то обстоятельство, что все их дети остались живы. Жогов, проверяя «Личные дела» узников, не прошедших проверку, в душе надеялся на то, что среди них не окажется таких женщин, но его надеждам не суждено было сбыться. Первая же проверка по типу «красной полосы», то есть «особо опасных», показала, что ему не отмежеваться от проблемы «нулевого» приказа и ответственность за принятие дальнейших решений о судьбах детей «неблагонадёжных» матерей полностью лежит на нём. Именно во время проверки «Личных дел» он очень пожалел, что для этой работы привлёк Анастасию Ильиничну. Она после бессонной ночи выглядела не лучшим образом, хотя и старалась держаться бодро. Постигшее её разочарование в том, что она не нашла сына, очень больно ударило её по нервам, а тут ещё жестокая проблема матерей и их детей… Видно было, что она не могла отделаться от двойного чувства: с одной стороны, женщины, ставшие пособницами эсэсовских палачей, – к ним она не испытывала жалости – но с другой, – их дети, ни в чём не повинные создания, которые вряд ли, в силу своего малого возраста, вообще понимали, что происходит вокруг них…
Жогов вспомнил, как, будучи в СМЕРШе второго Белорусского фронта, ему довелось в начале 1943 года присутствовать на казни многодетной белорусской семьи в деревне Растянучка под Оршей. Он стоял в толпе деревенских жителей, переодевшись в крестьянскую одежду и выдав себя за глухонемого. Каратели пытали мужчину и женщину на глазах людей, добиваясь у них сведений о партизанах. Отец семейства и в самом деле был связным, и полковник отлично его знал, но вот жена его ничего не знала о деятельности своего мужа, возможно, лишь догадывалась, потому что когда каратели устали издеваться над ними, они прибегнули к более простому методу добычи сведений – выстроили семерых детей в ряд и стали по одному расстреливать их в затылок из пистолета.
