рабов, проворно доставила песок, словно сами парни давно стояли наготове, а песок был уже у них под руками (хватая мешок с сыпучестью, оставалось только не перепутать его с глиной или галькой).
Император проявил недовольство, нахмурившись и затем поиграв дугами бровей:
– Это что за дребедень? Вы меня плохо слышали? Я сказал «песку»! Хотите, чтобы я по десять раз повторял одно и то же?
– Этот песок – из лучших сортов египетского тростника! – виновато улыбаясь, пояснил один из самых сообразительных рабов-банщиков. – Ничего более качественного во всей округе… даже и в Италии сегодня днём с огнём не сыскать! Следующая поставка в Рим будет лишь спустя неделю, а то и через месяц, не раньше, ибо на море шалят пираты…
– Да не сахарного, идиоты! Этот тут размокнет, и всё станет вокруг голубым и зелёным… эээ… липким – долго не отмоется… и сам тоже не отмоешься… это я не про тебя, а про себя в третьем лице!.. Я требовал аравийского! Минерал кварца! Диоксид кремния! – срезал «глупца» Филипп (томило духотой, духовной жаждою и духовными скрепами, словно в пустыне мрачной он влачился).
– Ох! Мы и хотели именно таким вас порадовать в пику всем прочим минералам и диоксидам! Виноваты! Перепутали! – повинился сообразительный раб-банщик, мечтая поскорей смыться с глаз владыки Рима и мысленно повторяя правило, выученное им когда-то назубок: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».
*****
Аравийского, однако, не нашли: Рим – это не арабская клоака и не белое солнце пустыни.
– Тогда вина! Фалернского и хиосского! – злобно зашипел в пустоту император. – И сыра! Кусочек! А то мне во рту держать нечего! Именно сыра! На моё требование доставки молочного продукта, получаемого из творога, мне часто приносят продукт, выпекаемый из муки! Зарубите себе на носу: мне хлеба не надо – мне сыра давай!.. Мне… мне… мне… Только что я понял: обожаю всяческие тавтологии, плеоназмы и неоднозначности…
Жидкого алкогольного добра в подвалах Понтиевой виллы было сколько угодно: бесконечные многоярусные ряды наполненных до краёв или уже початых бочек и амфор – сенатор часто причащался, попивая кровь Христову то тайно от супруги, то явно в компаниях с батюшками (жена тоже была христианка, потому аргумент про попов принимала безоговорочно как аксиому).
И твёрдого достояния разной степени твёрдости и мягкости в подвалах тоже было вдоволь и даже завались.
Пустота, в которую прошипел Филипп, его услышала.
– Хозяин велел доставить вот это и оставить здесь! – доложили Понтиевы служки, приволоча в лаконик-судаторий кусок снеди и четыре амфоры пития. – Подкрепитесь, чем …где-то Бог послал!
Всё у императора получилось: и выпил (совсем чуть-чуть, для разогрева), типа причастился, сам того не ведая, и закусил, слегка надкусив сыр. Вышел парадокс: пуза не набил, но насытился от пуза. Вернее, иначе: не насытился, но пузо набил – диета!
*****
В
