ерашняя прислуга. Образовались огромные коммуналки, где по утрам полуголые, потерявшие всякий стыд немытые люди стояли в очереди в туалет и ванную. Но окраину только начинали трогать.
Всю мебель я давно сжег, и две последние картофелины испек на костре, устроенном в гостиной. Квартира стала первобытной пещерой.
Два дня я ничего не ел и рискнул выйти за хлебом…
Я направился к вокзалу. Здесь можно было раздобыть нужный адресок.
Хлеб в Москву везли из деревень – утаенный от конфискации крестьянский хлеб. Провозили тайно, замаскированно – мамаши, будто кормящие грудных младенцев (вместо младенцев – завернутые в одеяло буханки хлеба), или в грязных мешках под бельем, подкупив железнодорожную охрану. Пойманных расстреливали красногвардейцы тут же, на платформах, но удачливые мешочники (так их называли) прорывалась в погибавшую от голода столицу.
За хлеб получали все – золото, бриллианты, женщину, девочку. Адреса мест, где можно купить этот опасный хлеб, знакомые передавали друг другу, незнакомые продавали в вокзальных туалетах. В вонючем, давно не убиравшемся туалете я обменял теткин бриллиант на адресок: «В первом доме, справа от Казанского вокзала, во дворе найди зеленый забор. Вторая доска справа на заборе отодвигается, пройди во двор – за помойкой мешочник будет ждать с хлебом в шесть утра…»
И я отправился. Под пиджаком на теле был привязан мешочек со знаменитыми теткиными драгоценностями – диадемой с огромным изумрудом и ожерельем крупного жемчуга…
Было еще темно. В грязноватом рассвете огромный Карл Маркс смотрел со здания вокзала. Я вспомнил его огромную голову, пугающее множество волос – шевелюру, бороду Саваофа и заросшие пальцы. Вспомнил, как, веселый и пьяный, в лондонском рассвете он бил фонари вместе с компанией подвыпивших соратников… И как прытко удирал от лондонского полицейского.
Впрочем, теперь все фонари вокруг вокзала были также разбиты – вероятно, в его честь.
Когда я подошел к зеленому забору и начал искать отодвигавшуюся доску, меня окликнул грязный старик. В бесформенных лохмотьях опытный взгляд мог разглядеть когда-то дорогую шубу с оторванным (должно быть, проданным) бобровым воротником.
Он прошептал беззубым ртом: «Не ходите туда, милостивый государь… там засада – милиция… Все отняли – жемчуг, золото…» И осекся, ибо в этот момент узнал меня.
В моей такой же грязной, потерявшей всякий вид шубе узнать меня было непросто… впрочем, как и его.
Старик с удивительной резвостью пошел прочь.
Я устремился за ним.
– Вот так встреча! – громко шептал я. – Куда же вы, ваше превосходительство?
Он не оглянулся…
Две грязные бесформенные шубы мчались по улице.
Красногвардеец, стоявший на углу, проводил нас взглядом, и я тотчас раздумал догонять.
Теперь я точно знал – это был он.
Его я заметил уже на второй день после того, как перебрался в квартиру дяди.
Тогда, пытаясь заснуть в ледяной квартире, я старательно содрал все занавеси с окон. Вместе с одеялом они должны были согреть голодное тело… И в обнажившееся окно кухни я увидел такое же голое окно в доме напротив.
Старик стоял в кухне и что-то варил.
Я сходил с ума от голода. Я принес бинокль дяди – разглядеть, что он варил. И тогда мне пришла в голову ясная мысль: убить варившего! Мне, вчерашнему Его Превосходительству… убить! Как тонка пленка цивилизации…
И, решившись убить, я поднял бинокль и… не поверил своим глазам.
Это был он! Или… видение от голода? Мне показалось?
В этот момент он почему-то странно заспешил прочь с кухни. На следующий день окно было завешено какими-то лохмотьями.
Я знал его с девятнадцати лет… О нашей первой встрече расскажу после.
Две последние случились накануне конца Империи…
Заканчивался февраль семнадцатого года. Я был влиятельным членом кадетской партии. И все свое огромное состояние, одно из самых больших в России, тратил на нужды партии. Было ясно – нам надо спешить… Империя шла ко дну. На фронте – одни поражения. Военные гробы – тысячами, каждый день. И царь, «безумный шофер» (как мы его тогда называли), прямиком мчал нас всех в пропасть.
22 февраля царь уехал в Ставку.
Но уже 20 февраля руководство партии собралось в моей квартире.
Гора бобровых шуб в передней… Старый Фирс с седыми бакенбардами в дорогой ливрее, похожий на генерала. Все, что нынче безвозвратно исчезло…
Я выступал с докладом:
