в больницу, – сказала она.
– Может быть, подозреваемый как-то смог пронести то вещество, при помощи которого избавился от тела своей женщины? – начал выдвигать теории случившегося кто-то за спиной. Люди заполняли комнату для допросов, оглядывались, чертыхались…
Глава третья
Дом был большим и старым: заброшенный, затерявшийся где-то в спутанном клубке пыльных пустынных дорог. Пастбище Гэврила осталось далеко позади, но Габриэла не знала, есть ли здесь другие твари, другие хозяева двуногой пищи. И не почувствуют ли они близость соперника? Пусть еще и такого крохотного, как Эмилиан. Но в большом городе спрятаться будет сложнее. Эмилиан сказал, что твари выбирают густонаселенные места, выбирают города, где люди могут пропадать каждый день и никто не заметит этого. А здесь, в пустыне, даже если найдется крохотный город, то все жители будут знать друг друга. Конечно, прятаться здесь тоже не самый лучший вариант, но ведь они прячутся не от людей, а от древних тварей и их слуг. Прячутся от того, о чем никто не знает, что скрыто от смертных тьмой, тенями, слугами бессмертных.
В доме, где остановилась Габриэла, не было света. Вода в трубах была ржавой. Каждый раз, когда Габриэла открывала кран, внутри дома что-то грохотало, ухало, скрежетало, словно сам дом уже давно отправился на покой и теперь пытался прогнать незваных гостей. Пыльную машину Габриэла оставила в полуразвалившемся амбаре за домом, чтобы нельзя было увидеть с дороги. За ту неделю, что они были в пути, Эмилиан подрос. Вначале Габриэла пыталась кормить его, как обычного ребенка, но Эмилиан отказывался принимать человеческую пищу.
– Ты ребенок и должен подчиняться мне! – разозлилась Габриэла.
Эмилиан заплакал. Она накормила его смесью для грудного младенца. Его вырвало. Купила для него йогурт. Его снова вырвало. На третий день их бегства Эмилиан выглядел так, словно был тяжело болен. Он не рос, не разговаривал. Лежал на заднем сиденье их старой машины и едва дышал. Все его тело было покрыто потом. Синие губы дрожали. Габриэла свернула к обочине и долго смотрела на ребенка, не зная, что делать. Он умрет. Умрет у нее на руках! Она прокусила до крови губы, но не заметила этого. Ребенок затих. Габриэла позвала его по имени. В голубых глазах не было жизни. Лишь голод и смерть. Габриэла подумала, что сейчас все закончится, и она никогда не простит себя. Затем в голове у нее появилась мысль, что она может накормить Эмилиана иначе, дать ему пищу, которую никогда не сможет принять обыкновенный ребенок. Она не знала, принадлежит эта мысль ей или же ее продиктовал Эмилиан.
– Тебе нужна кровь, да? – спросила Габриэла. – Без крови ты умрешь?
Она долго вглядывалась в глаза Эмилиана. Вглядывалась до тех пор, пока сомнения не ушли. Или же их вытеснили желания странного голодного ребенка? Габриэла взяла его на руки, прижала к груди. Сознание, казалось, помутилось. Мир бешено вращался перед глазами. Габриэла заплакала. Заплакала от безнадежности. Заплакала от отвращения. Порезать руку. Порезать свое тело. Накормить умирающее дитя. Мальчик у
