мысли о смерти, о немощи грустной
Тебя приведут к роковому венцу…
Стоишь на Голгофе мишенью живою,
Душе не отринуть бесовский огонь…
Как всё поросло безмятежной травою,
Татарскую пыль растирает ладонь.
На Нерли
Вот так, как плещется река
В неброский берег еле-еле,
Качая в сердце облака…
Как ветер вечный – кроны елей,
Вот так, как тихая трава
Склоняет тельце пред шагами,
Как эта церковь Покрова,
Единственная пред веками
Свечою светит, чтобы свет
Её вовек не знал заката…
Как не смогли Борис и Глеб
Поднять свои мечи на брата.
И как смиренно принял царь
Венец божественный – не царский,
Так пусть души твоей алтарь
Согреет свет любови братской.
Повесть временных лет
Не спи, мой Нестор, пусть перо дрожит,
стекает на пергамен чернью влага,
и мыслей чистых быстрая отвага
спешит излить стремления души.
Монах, доверься чистому листу
и голосу молитвы внемли тихо,
ведь время не умерит своё лихо, —
останься верным Богу и кресту.
Оно не в силах Слово победить,
ему не обесценить повесть эту:
в ней есть душа бессмертная поэта —
веков былых связующая нить…
Скрипи, перо, – у ночи краток срок,
потрескивай, свеча, свидетель тайный,
ложитесь, строчки, в слог необычайный —
ему не страшен времени порог!
Мой Петербург
Уже пять лет прошло. Пора, пора
Вдохнуть твой воздух северный, прозрачный.
Ночей июньских облик новобрачный
Встречать, ресниц не смежив до утра…
И чувствовать, как жизнь стучит в висок,
Сгущаясь в сердце от разлук и боли, —
Извечной спутницы земной юдоли,
Пересыпающей для Хроноса песок.
И с каждым днём тоска во мне сильней,
Пора, пора к зыбучим белым дюнам,
Туда, где в ветре жалобном, угрюмом
Расслышу зовы дальних, юных дней.
Пусть холодна балтийская волна,
Пусть чаек крик пронзителен и страшен —
Ты для меня, как прежде, очень важен,
Мой Петербург, души моей струна…
Я прошу: да помилуй, Боже!
Мне страданья по силам дай.
Только Ты здесь душе поможешь,
только Ты знаешь боли край.
Лишь теперь поняла: не шутка…
И что поздно бежать назад:
жизнь
