цветом
и чувство, и мысль —
Весь ты, весь поглощённый растущею пастью,
волной).
Как сказала б медкарта голимо: «Теряя
сознанье»,
Что неточно, ведь и подсознанье, полней:
пасть – волна
Выжимает из клеток твоих память, что
по наследству
От зверья и травы… с кожи холод с теплом
омывает,
Как наскальную роспись, доводит тебя
до ничто.
Ты вернёшься оттуда?.. Уж рядом – рукою
подать —
Будто трогаешь твердь, и она расступается…
Небо небытия…
А предтеча – его поднебесье.
Но побарывая… но выпутываясь… вылетая
Из предтечи, как снова слепив,
что неисповедимо
(сочетанье частиц, что есть ты… нет, ещё и не ты)
Микрокосм – из частиц высекает огнивом
твой дух.
(В мироздании так же?) И вот ты промыт,
как простынка.
Всё же крона исходно небесная гуще ветвями
полётов кренится.
Оперенье с другой стороны, но чеканны
монетными решками лица.
Крона генеалогий. Хоть кто-то её и трясёт,
Но тебе не годится – чужая монета не в счёт.
Что ж, копилка из праха разбита – твой грош
покатился – где блеск, где же звон?
Продырявит карман и ладонь – так зачем
из такой-то материи он?
Или всё ж из печали чеканен, неужто
настолько тяжёлой
(не всея ли Вселенной, что помнит о прахе
и мёртвой воде,
ибо смертна сама, выгорая той памятью
в каждой звезде) —
Будто кроною всею излита в один
оторвавшийся лист или жёлудь.
Хватит ли оплатить возвращенье?
Гулы – птицы, глубин оперенье.
Белая Русь
Матерь Божья, святая Россия,
в твоём доме чужие, чужие!
А в углу тёмной хаты, над лавками
Молит бабушка Боженьку лаковую,
Светлых ангелов над землёй —
Осеняя могильными знаками
Грудь, истерзанную тоской.
Но летели железные демоны,
Осеняя притихшие срубы,
За скользящими по ветру тенями
От домов оставались трубы.
Ты же выйдешь, молитв не читая, —
Значит, вовсе не смогу помочь.
Матерь Божья, Россия святая,
Защити свою кровную дочь!
Только скрипнет калитка, свисая…
Вот идёшь, белорусская школьница,
Твои косыньки пахнут смородиной,
И оцепленная околица —
Как
