позвонила. Вошел слуга.
– Попросите мадемуазель Сабину спуститься на минуту ко мне.
– Мадемуазель Сабины нет дома, ваша светлость.
– Давно ли?
– Часа три, ваша светлость.
– Кто пошел ее провожать?
– Их горничная – мадемуазель Модеста.
– Госпожа Сабина говорила, куда она направляется?
– Никак нет, ваша светлость.
– Хорошо, ступайте.
Слуга поклонился и вышел.
Невозмутимый доктор Ортебиз не мог, однако, не удивиться. Как? Дочь графа и графини Мюсидан, восемнадцатилетняя девушка, пользуется такой свободой, что может уходить из дому в любое время, не ставя об этом в известность родителей, и они находят это естественным.
– Досадно, право, – произнесла графиня, – ну, будем надеяться, что то небольшое расстройство, которое я у нее заметила, все-таки не помешает ее свадьбе.
Ортебиз был счастлив, когда сам собою всплыл вопрос, к которому он не знал как подступиться.
– Вы выдаете дочь замуж, графиня? – спросил он.
Госпожа Мюсидан таинственно приложила палец к губам.
– Тсс! Это пока еще тайна! – ответила она, – ничего еще окончательно не решено. Но вам, как доктору, который по положению в обществе может быть приравнен к священнику, я уж так и быть сообщу по секрету, что в конце этого года Сабина будет супругой барона Брюле-Фаверлея.
Доктор Ортебиз не обладал отвагой Маскаро, но надо признать, что, взявшись за какое-нибудь дело, он всегда старался довести его до конца. И шел тогда напролом, не признавая никаких условностей.
– Я должен вам признаться, графиня, – произнес он с улыбкой, – что кое-что, краем уха, я уже слышал об этом браке.
– Вот как?! Стало быть, об этом уже говорят?
– Да, и довольно много. Должен вам признаться, что не случай, а именно слухи об этом браке заставили меня нанести вам этот утренний визит.
Надо сказать, что графиня Мюсидан ценила злое остроумие доктора, но только тогда, когда это касалось кого угодно. Но услышать из его уст рассказ о своей собственной дочери… Это было уже слишком!
– Не кажется ли вам, доктор, что вы оказываете слишком большую честь нам с графом, интересуясь свадьбой нашей дочери? – надменно произнесла графиня.
Но доктор явился сюда не для того, чтобы считаться с чьим бы то ни было самолюбием.
– Будьте уверены, графиня, – продолжал он самым беспечным тоном, – что мною руководит одна лишь глубокая преданность вашему дому.
– Вот как, – удивилась графиня, – вы, оказывается, так преданы нашему дому?
– Я действительно предан ему, графиня. И, выслушав меня, вы сами убедитесь в этом…
Последние слова он произнес серьезно и достаточно сухо. Графиня, уловив что-то в его тоне, встревожилась и оставила свой насмешливый тон.
– Стало быть, вы действительно хотите мне сообщить что-то очень серьезное?
– Возможно.
