скорости позавидовал даже я. Любуясь бравыми парнями, чуть не забыл – за спиной враг.
Я повернулся и посмотрел на непрошенного гостя.
Полу́дница хохотала, она уже обрела привычный облик. Пряди волос по-змеиному протянулись ко мне и обвили запястья.
Взгляд острее серебряной стрелы.
– Ну, здравствуй, – улыбнулась и сквозь острые зубы мелькнул раздвоенный язык. Чистый ангелочек в белых одеждах.
Я не первое столетие живу на свете, и поэтому выпустил когти, мало ли что.
– Тень, посмотри на меня, – голос сладкий, что горячая кровь жертвы после утомительной славной охоты.
Как называется паук, что ползёт между брёвнами? Перебирает мохнатыми лапами. Я слизнул паука длинным языком, вкусно хрустнула хитиновая шкурка.
Я могу сидеть, пока жуки-древоточцы не сгрызут стену в пыль, но полудница не отвяжется. Раз пришла, значит, вытряхнет меня из шкуры, напьётся крови, поджарит сердце на углях, спляшет в кишках, а когда наиграется, выбросит прочь.
Скажу, что мне плевать, внутри отболело, я забыл и знать не хочу. Но вместо этого…
– Ты вышла замуж, – зарычал я в стену.
Зачем раскрыл пасть? Сила воли залегает в спячку при первых звуках её голоса и запаха.
Почему я, молодой и сильный демон-оборотень сам залез в ловушку? Зачем искал смерти? Может, потому что одна ветреная полу́дница переметнулась к колдуну – владельцу золотых сундуков и магического посоха?
– Ты про волхва? – она рассмеялась. – Я его отравила. Нелепый тип, жадный. И к тому же страдал геморроем.
Какое интересное бревно в стене.
– Я так скучала, – она подошла ближе. Нужно как-то вежливо и деликатно отодвинуть полудницу в сторону. Ещё разгневается, тогда я погибну самым мучительным способом. Потом воскресну, чтобы, рыдая, упрашивать о пощаде.
За пределами склепа раздались крики.
Славные охотники вспомнили про оружие, собрались в организованную толпу и ловят мой труп. Им не скучно, вот мне не до смеха.
Полудница нежно развернула меня и обняла за шею. Ну что ж, я прожил насыщенную событиями жизнь.
В моём лесу бьёт родник. Упавшие в воду листья чернеют и скукоживаются, а зазевавшиеся лягушки, змеи и твари крупнее впадают в вечную спячку.
Человеком я лежал на дне, позволял струям холодить меня до потери дыхания, до синего оттенка кожи и грезил объятиями моей (зачёркнуто) полудницы. Теперь меня обнимали наяву.
Усилием воли я задавил желание завилять хвостом и облизать тонкий нос. Оборотни не щенки домашней суки, дрессировке не поддаются.
Я дёрнулся. Ещё раз, сильнее, хотя знал, что легче прогрызть насквозь землю, чем вырваться из ласковых ладошек. Если прядки серебряных волос сожмут мои руки сильнее, придётся отращивать новые ладони.
Прорычал:
– Иди к чёрту!
Ангелочек мягко улыбнулась. Шепнула:
– Как скажешь! –
