ей взаимностью, больше всего на свете боясь, что однажды мне придется жить так, как она.
Вставать каждое утро и битый час проводить у зеркала, ожидая, пока служанки приведут тебя в королевский вид. Надевать самые лучшие платья и украшения, убирать волосы – хотя кроме мужа и десятка слуг на тебя никто и не смотрит, вышивать, читать, думать лишь о детях и о доме… Я никогда не буду такой!
– А зачем ты ходила к загону? – спросил десятилетний Уильям. Его глаза горели неподдельным любопытством.
Я подмигнула ему в ответ.
– Хочу взять несколько уроков у твоего берейтора. Разрешаешь?
– Конечно! – тот аж подпрыгнул от восторга. Он не испытывал ко мне никакого предубеждения. Мальчуган был бы счастлив присоединиться к нам с Джеймсом, чтобы разделить хоть часть нашей жизни, такой взрослой и такой интересной.
– Зачем тебе дополнительные занятия верховой ездой? – озадаченно нахмурился Годвин. – Ты и так прекрасно держишься в седле.
«Куда лучше, чем позволительно девушке твоего статуса» – ясно читалось в его тоне, но вслух этого кузен не сказал.
Со мной бесполезно спорить. Меня невозможно переубедить. Я жила так, как хотела, пресекая любые попытки вылепить из себя то, что хотелось бы остальным. И даже Годвин не смел указывать мне.
Я была главной в этом доме. Единственный, кто мог бы попытаться приструнить меня – мой отец. Но последние десять лет он крайне редко появлялся в поместье, оставив воспитание своего единственного чада на совести няни и кузенов.
– Не злись, братишка, это все мое влияние! – пришел на выручку Джеймс. Он весело тряхнул светло-рыжей шевелюрой. – Я уговорил Марс немного позаниматься. Она никак не может достигнуть моего уровня.
Я не стала возражать, только зло сверкнула на него глазами, пообещав позже расквитаться за обидную клевету. Нас с Джеймсом не раз пытались заставить проводить меньше времени вместе, но из этого ничего не вышло. Он ненавидел сидеть за учебниками точно также, как я – за вышиванием и любовными романами. Вместе мы становились необузданной, сметающей все на своем пути силой. И в конце концов на нас просто махнули рукой.
Дальше мы ели в тишине. Наша семейка представляла из себя странное зрелище. Годвин, Джеймс, Уильям и я – мы все с самого детства брошены злой судьбой в пучину самостоятельной жизни. Моя мать, чистокровная ирландка с ярко-рыжими волосами, скончалась, когда мне было пять, от вспышки брюшного тифа. От той же эпидемии погибли дядька с женой и новорожденной дочерью.
Отец приютил осиротевших племянников, а сам вскоре вернулся обратно в Англию. Меня он оставил здесь – говорил, что я, унаследовавшая огненные волосы матери и ее необузданный нрав, слишком напоминала ему о потере. Хотя дело было не во мне и не в умершей маме: без дочери куда легче устраивать личную жизнь.
Я была рада, когда ужин подошел к концу, лишив меня возможности и дальше лицезреть брезгливую мину леди Алисии. Чинно
