она лишь в горе разодета.Ты обернись
Как хочется увидеть блеск реки
И во́лны, омывающие ноги,
Лилейный шёлк восторженной руки,
Которой я коснусь в объятьях ночи!
Когда уйдёшь, ломая с треском жизнь,
Где нет любви желанной недотроги,
Лишь попрошу одно: «Ты обернись
К той, прежде упоительной, дороге!».
Ах, печаль…
Ах, печаль ты, печаль непритворная,
Далеко ты была от меня!
Побродив, усмехнулась проворная…
Ворвала́сь, тёплый дом леденя.
Тяжко с нею одной в тихой горнице —
Я заплачу смятенно, навзрыд.
Откровенно пожалуюсь горлице,
Что на свете так много обид.
Заблистает она райской птицею,
Запоёт про весны благодать…
Обернувшись утешной зарницею,
Сможет слёзы кручины унять.
Ах, печаль ты, печаль непритворная,
Далеко ты была от меня!
Побродив, усмехнулась проворная…
Ворвалась, тёплый дом леденя.
Принесла зима…
Принесла зима себе обновки:
Шубу белую с короной – блеск!
В зависти метель без остановки
Рвёт наряды под зловещий треск.
Лютый холод в неуютной дали,
Нет тепла ласкающих ветров;
Лишь синички, не неся печали,
Тренькая, порхают средь дворов.
Мало солнца в опустевшем мире,
Притаилась в снежности земля…
Я одна-одна в пустой квартире,
За окном слабеют тополя.
В инее встревоженные ветви
Стынут от проделок ярых вьюг.
Затрепещут, как от тихой церкви
В муке прилетит сиротский звук.
И не в радость им зимы обновки:
Шуба белая с короной – блеск!
Грозно ветры бьют без остановки,
Рвут деревья под зловещий треск.
Ивы
Ивы, не качайтесь надо мною,
Не смущайте шёпотом мечты.
Здесь когда-то я цвела с весною
В нежности пригожей тишины.
Не волнуйте ласковостью речи
В изумрудном трепете листвы,
Понапрасну не сулите встречи
В пряности серебряной травы.
Сяду на муравчатый пригорок
Под густой раскидистый шатёр
Ивы милой… и о том, кто дорог,
Поведу безмолвный разговор.
Веточки склонив, она, родная,
На заре посмотрит в небеса…
В отблесках малинового рая
Воспарит восторженно роса.
Ивы, не качайтесь надо мною,
Не смущайте шёпотом мечты.
Здесь когда-то я цвела с весною
В нежности пригожей тишины.
Сияя шёлком…
Сияя шёлком, прикоснулись вы ко мне,
Порхая бабочкой, пленили, будто
