– самая настоящая Ярославна, а ты, оторвавшийся не по делу, – князь Игорь. Про твою, так сказать, верную и преданную Сольвейг, которая после своих дешёвых концертов даёт всем желающим и даже не желающим, я молчу. Плевать! Ха-ха-ха! Певица Мартария. Если честно и откровенно, то абсолютно безголосая и развратная девушка Марта. Но ты меня не слушай, Плинтус! Я сгоряча говорю! Распалилась! На всех, на них плевать! Сейчас, Плинтус, есть только мы с тобой и наши проблемы, которые надо решать.
Плинтус: – Что ты предлагаешь?
Офелия: – Ничего особенного. У меня с собой, да и у тебя имеется немного денег. Я видела, как в кармане твоих джинсов баксы мелькнули, когда ты пытался изобразить из себя Дон Жуана… на каком-то бугорке. «Бабок» у нас не густо. Кто же знал, что они понадобятся. Но очень здорово, что мы, по тупости своей, надели на себя некоторые свои украшения.
Плинтус: – Ну, надели, Офелия. И что? Что дальше? Вот теперь мы красуемся в них перед лягушками и ящерицами.
Офелия: – Как ты не понимаешь, Плинтус? Мы сможем заплатить любому доброму человеку, очень хорошо заплатить, и он нас с тобой выведет к людям. Ещё мы дадим им свои автографы.
Плинтус: – Что дадим? (смеётся). Автографы? Даже, если мы оба им всем любым способом… дадим, то об нас попросту здесь вытрут подошвы ботинок. Не верю я в доброту таёжных бродяг. А если раньше никто нас с тобой к людям и в люди не вывел, то теперь поздно (пауза, взрывается). Кому ты собираешься платить гонорар за наше спасение, сдвинутая по полной программе, местному медведю или волку? Здесь не котируется «бабло»! Здесь каждому, встречному и поперечному, глубоко нагадить на то, что ты спела где-то и когда-то какую-то песенку про широкую улыбку ниже пояса и вдруг стала звездой!
Офелия: – Если я выберусь из этого кошмара, то, может быть, брошу всё и уйду в монастырь.
Плинтус: – Не паясничай! Ты не на сцене. Ни в какой монастырь ты не уйдёшь. Зачем передо мной-то рисоваться? Никогда ты не уйдёшь со сцены! А ведь надо бы. Ты на ней – ни пришей к одному лохматому месту рукав.
Офелия: – У тебя у самого мания величия! Тебе сниться по ночам, что ты Кобзон! Ты даже просыпаешься с этой навязчивой мыслью. Ты просто пёстрый, извини меня, петух, сидящий на заборе. И это вся твоя высота!
Плинтус: – Да за такие слова… Одним словом, дура ты, Офелия! Ладно, забудем. Кобзон – ведь совсем другое… Он – авторитет, и, между прочим, Депутат. На столько всё запущено. Руку помощи нам никто не подаст, а вот подслушать наши вольные разговоры… Такое запросто. Здесь даже у трухлявых пеньков могут быть уши.
Офелия (хнычет): – Милый мой, хороший, Плинтус, только, пожалуйста, не сходи с ума. Мне и так страшно.
Плинтус: – Ладно, не хнычь. Что-нибудь придумаем. Мне иногда кажется, что ты и плачешь, строго, под фонограмму.
Офелия: – Ты случайно не помнишь, Плинтус, я тебе говорила или нет, что ты полный дурак? До полудурка тебе расти и расти.
Плинтус: – Говорила. Ты мне всегда только такое и говоришь, моя дорогая. Давай осмотримся
