p>
После очередных похождений нашей компании – Сашки, Андрея и Сереги, – я остался ночевать у Саши. Он был сын профессора, но квартира у них была небольшая, как практически у каждой, в конце шестидесятых годов, некоммунальной московской семьи, и одна из двух комнат, маленькая, принадлежала ему. А папа, мама и бабушка жили в «большой» проходной комнате.
Ночью разразился страшный ливень, который сподвиг меня проснуться и пойти искать туалет. Было неудобно красться в чужой квартире мимо спящих взрослых, поэтому сонливость улетучилась и, вернувшись, я встал у окна, глядя на пустое шоссе, по которому текли «реки», а в свете редких фонарных столбов ветер рвал бесконечные нити дождя.
Визг тормозов разбудил мое начинающее дремать сознание. Легковая машина, похожая на «Волгу», скользила по мокрому асфальту. Ее неудержимо разворачивало и несло на разделительную зеленую полосу между встречных дорог, которая была ограничена довольно-таки высоким бордюрным камнем. Сильно ударившись уже задними колесами, машина подскочила, но не перевернулась и, проехав юзом по мокрой траве, сделав несколько оборотов, остановилась, замерев на месте, как бы осознавая, что произошло. Мне даже показалось, что в этот момент я увидел, словно в бинокль, лицо водителя. Он как бы вышел из оцепенения, в котором пребывал до этого момента, и посмотрел в мою сторону. Наши глаза встретились. Было видно, что он не просто смотрел, а внимательно смотрел на меня. Затем протер лицо рукой (губы в это время промолвили что-то вроде «Не может быть!») и, заведя заглохшую машину, медленно съехал на дорогу и исчез за пеленой дождя.
Я остался стоять у окна. Взгляд человека в автомобиле был до боли знаком. Где и когда я мог его видеть – это было для меня загадкой. Постояв еще немного, я пошел спать.
Груз тяжелых мыслей приковал мой взгляд к сковороде с макаронами. Усталость в большей степени была приобретена не непосильным трудом, а именно мыслями и раздумьями – как быть и что делать дальше. Смогу ли я дальше работать на кино-видеостудии, где сейчас работаю, или нет – не знаю. Дадут ли мне возможность дальше трудиться и мало-мальски обеспечивать свою семью?
Мне уже перевалило за сороковник. Радостей в жизни немного. Давно работая в кино, я болтался по немыслимым совдеповским командировкам. За рубеж выезжали более пробивные и удачливые люди, а я, «серенький», гнил на задворках декораций в какой-нибудь Перми, методично зарабатывая язву. Рассказы о командировочных невероятных любовных и других похождениях членов съемочных групп слушал, раскрыв рот и пуская слюну, мечтая о подобном, а попадал в извечно унылую и серую атмосферу «своей командировки», откуда хотелось побыстрее смыться домой.
Но дома безрадостность бытия усугублялась сосуществованием с женой, которая постоянно упрекала за отсутствие денег и обзывала меня импотентом. Из мрачных будней своей жизни я вырывался только в своих фантазиях. Я вспоминал детство (хорошо бы вернуться туда!), жил в неведомых и далеких южных странах, плескался в лазурном море и находил клады подобно Монте-Кристо. Я мечтал съездить за границу, чтобы иногда небрежно в разговоре невзначай проронить: «И окурки я за борт бросал в океан, проклинал красоту островов и морей…»
Неведомый необитаемый остров стоял перед внутренним взором стареющего фантазера. Из моих мечтаний возвращал меня вечно недовольный голос жены: «Бездельник, хотя бы с ребенком погулял!»
Мой интерес к жизни падал, я все чаще и глубже уходил в себя, я не видел перспектив своего существования и в нередкие часы депрессии подумывал о самоубийстве. Самоубийцей, конечно, я бы не стал, так как это противоестественно человеку и грешно.
Девушки, в которых можно было бы найти отдушину, абстрагироваться от действительности, ко мне относились хорошо, можно даже сказать уважительно, может быть, и снисходительно, но не любили меня, не принимали всерьез, как потенциального любовника. Если даже я был с кем-нибудь в компании, кого считал хуже себя по внешним, внутренним и умственным качествам, а ситуация разыгрывалась так, что девушка должна уединиться с одним из нас, то я оказывался лишним.
Ребята нашей студии по характеру своей работы иногда ездили на съемки в южные страны – объекты моей мечты, а на меня почему-то эта участь не распространялась, – то паспорт не был оформлен, то в это время я торчал в каком-нибудь Свердловске – Екатеринбурге. Обещания были, но ехал другой.
После бесполезного заседания на студии, получив несколько неуважительно-оскорбительных выговоров в свой адрес от директора, я брел к метро по серой, грязной и слякотной зимней Москве. На ботинках выступила соль, ноги промокли, брюки на коленках топорщились. Сырой ветер задувал под куртку, на которой молния не работала и куртка была застегнута только на одну пуговицу. Я ощущал, что больше никому не нужен.
Жена, встретив меня презрительным взглядом, ушла в другую комнату. Я сидел за столом. Передо мной стояли макароны.
Резкий звук телефонного звонка вывел меня из оцепенения. Мне давно никто
