к носу – воротничок едва уловимо пах тополиным листом и чуть-чуть – лошадиным потом.
По сравнению с остальной одеждой она выглядела только что сброшенной. Кто-то второпях содрал ее, скомкал и, не утруждая себя развешиванием, помчался по своим ребячьим делам – плечи по-мальчишески узкие, вряд ли она налезла бы на юношу старше тринадцати лет.
Я зарылась в сундук. Вскоре в моих руках был полный пажеский костюм – короткие штаны, длинные чулки. Помятый берет с пышным белым пером. Короткий красный плащ, едва доходящий до бедер.
Наряд словно ждал, когда его достанут и вновь используют. Я подумала, что эти надежды тщетны – графиня обходилась без пажей – она вообще вела дом очень скромно. У Анри пажи наверняка есть – положение обязывает, ведь он главный конюший Гастона Анжуйского, но к матери он приезжал всегда один.
Я аккуратно сложила в сундук плащ, штаны, чулки, белье, берет и взялась за курточку. Не хотелось выпускать ее из рук – я прижала ее к груди, провела щекой по мягкой атласной гладкости. Следующий шаг был очевиден – мне захотелось ее примерить. Еще миг – и я уже застегивала мелкие пуговки, обтянутые шелком. Куртка так ловко облекла талию, что грудь сама собой выпятилась вперед и вверх.
Внутри защекотало предвкушение чего-то необыкновенного. Словно птенец разламывал скорлупу.
Я погладила ладонями гладкий атлас. Захотелось щелкнуть каблуками – но туфли на мягкой подошве исключали эту возможность. Единственное, чего в сундуке не было – это обуви.
Не знаю, долго ли я стояла, так и эдак поворачивая красные рукава, любуясь игрой солнечного света на блестящем шелке. Очнулась, когда солнце садилось. Это морок, наваждение. Избавившись от курточки, я сложила все в сундук, подхватила мантилью и опустила крышку.
– О, Николь, моя дорогая! – проворковала графиня, увидев мантилью. – Вам пришлось перерыть весь чердак, бедняжке!
Я думала, она примерит накидку, но графиня просто положила мантилью на колени и задремала под «Ласарильо с Торреса», поглаживая посекшийся шелк.
Это был последний спокойный вечер в нашей жизни.
В последнее время мадам все чаще жаловалась на сердце, и в спальне то и дело пахло анисовой микстурой. Похоже, аптекарь щедро подмешивал в снадобье какое-то снотворное – приняв двадцать капель этого средства, мадам неизменно проваливалась в сон, невзирая на время суток.
Глава 8. Заговор
В тот день с самого утра графиня жаловалась на боль в груди, так что мы с Франсуазой уложили ее в постель еще до обеда. Если бы мадам знала, что именно сегодня пожалует Анри!
Барон Валансе этого тоже не знал и явился к обеду как всегда.
Они с Анри заспорили еще за столом, потом продолжили в гостиной. Некому было остановить Анри от роковой откровенности. Громкие голоса слышались даже в спальне мадам.
Оставив
