и парами, нарядными и воодушевленно-шумными – праздник же! – люди гуляли по околицам и окраинам, пересекаясь дружескими приветами и праздничными поздравлениями. И, прогулявшись, повторно возвращались в застолья: своё или приглашённое. И празднование начиналось с удвоенной силой.
Ферменцы потчевались бражкой. На тягучей патоке сладкое хмельное питие было приятно на вкус. На закуску – грибочки и свежатина из свинины… Сало ещё не вызрело. А вот солёные ельцы подошли в самый раз!
У Кольки Натыры крестины новорождённого пацана совпали с ноябрьским Торжеством. Гости сгрудились за длинным, наспех сколоченным столом. Здесь и крестные родители супруги Пилатовы, и соседи Карлины, и дед Рыцак со своей роскошной белой бородой, и второй нерусь на Ферме – после Кольки-то Натыры! – Баир Цывкин, забредший сюда не случайно: Колька ему соотечественник или какой-то свойственник.
А под ногами путается вездесущая ферменская ребятня.
Про Колькиного пацана, сладко посыпёхивающего за занавеской, никто и не помнит. Затягиваются хмельные разговоры. А всё больше про религию да политику.. Тут дед Федос главный…
– …Ить я как мыслю, православные… Негоже нам веру-то напрочь… истреблять. Не по – божески это… Ить я вас всех крестил, и тебя, Колька. Хучь и басурман ты по обличью… И теперь вот… сына твово, храни его господь…
– А давай с тобой выпьем, дядя Федос!.. За сына…
– Ты, Федосий Михалыч, про веру тут не… агитируй!
– Так не Михалыч оне…
– Ну всё равно… не агитируй!
Баир Цывкин куражится. Кривит рот. Смуглое его лицо с аккуратно постриженными усиками сверкает прищуренным – от выпитого – глазом, словно безрассудным клинком. Кулаки держит на коленях. Вот – пришёл, не зван, не гадан, а – свойственник. И не выгонишь: торжество, крестины, как никак…
– А и правда, Хфедосий, не блатуй ты нас за свою веру… сколько раз просил! Ну, не начинай… – машет рукой Петька Сысой. Он, ферменский скотник, мнительный и занозистый мужичок, смотрит на образа в красном углу избы. И говорит вовсе не с отцом Федосом, а, кажется всем, с ликом святым. – Ну, не верую я!.. Хоть и крещён…
– Да разве можно без веры… – переспрашивает набожный Пилатов – А как же Пасха? Благовещенье?.. Душа-то как же… предстанет?
– А ты выпий… выпий и – пройдет… – предлагает Сысоиха.
Дед Федос хмурит брови, насупливается, но стакан берёт. Молча, машинально крестится и неспешно выпивает брагу. Тянется закусить… Однако рука его зависает над столом и… ничего не берёт.
– А что, дядя Федос, сурьезно говорят, мол, нету его… бога-то? – пискляво подначивает Венка Богдан, рыбачишко и охотничек, а все равно занозистый мужичонка.
– А не надо про это! Не митинг же… Ну, не начинай, друган, а? Я тебя прошу…
– А почему?..
