на Виолетту Никифоровну с отвращением, но она уже отвернулась от него, запричитала, обращаясь к кому-то в пространстве, хотя пространство было скупо на кого-то.
– …Что творится! Второй месяц ведь без единой дождинки, всё горит, всё горит. По телевизору вон страсти какие показывают, стояла деревня – пшик, и нету за двадцать минут. Только печки обугленные на пепелище, трубы чёрные торчат, как в войну, честное слово. И Муся моя всё норовит дома на ковёр свои дела…
Мужик всё-таки не выдержал и перебил:
– Вы зачем консервы взяли, ведь ваша собака их не ест. И внук вам на еду много денег даёт.
Виолетта Никифоровна малость опешила.
– А?
Мужик грузно повернулся к ней всем телом.
– Дайте сто рублей. Сто рублей надо. Вы, я вижу, понятливая, собачку вон понимаете, а уж человека-то не понять…
Виолетта Никифоровна вообще-то всегда была милосердна к заблудшим душам.
– И-и, не опохмеляйся ты в такую жару, милок, да ещё в пальто таком, вот ведь вырядился. Сердцу тяжело, так же и окочуриться можно. У нас вот в 72-м знаешь какой случай был, тоже жара тогда…
– Знаю, – опять перебил её Мужик. – Встал, похмелился, за автобусом побежал да и помер.
Виолетта Никифоровна очень удивилась. Можно даже сказать, была ошарашена.
– Точно…
Из-под скамейки раздался протяжный тоскливый вой. По листве пробежала взволнованная дрожь.
Виолетта Никифоровна была хоть и ошарашена, но заинтригована. Недовольно дёрнула поводок.
– Муся, фу! Ты что, знал Петра Василича-то? Да нет, не может быть. Сколько ж тебе лет, милок? Ты ж в семьдесят втором-то, поди, под стол пешком ходил?
Мужик вскочил, сделал нервный круг возле скамейки.
– Не ходил, бабушка, не ходил, я вообще мало хожу, не люблю я это дело, дайте сто рублей, а?
Сочувствие к заблудшим душам сменилось у Виолетты Никифоровны страхом перед мощной фигурой это странного субъекта в пальто и одновременно гневом на разных пьяниц-тунеядцев. Она выволокла отчаянно сопротивляющуюся Мусю из-под скамейки. Кряхтя, поднялась и посеменила прочь.
– Нету у меня, милок, нету, а если б и было, не дала б, так и знай! Лбы здоровые, пахать на вас надо!
Удалившись на безопасное расстояние, бабуська притормозила и пискляво крикнула:
– А вы все пьёте, дармоеды! Работать иди!
Миссури зашлась в отчаянном лае и, натянув поводок, бросилась к выходу из сквера. Прогулка у неё сегодня явно не удалась. Слишком много впечатлений для одной маленькой собачки. Придётся, наверное, успокоительное теперь давать. И китайскому ковру явно не поздоровится. Виолетта Никифоровна, спотыкаясь и пару раз чуть не потеряв зелёный резиновый тапочек, почти бегом удалилась за Миссури, возмущённо бормоча что-то про пьяниц, тунеядцев, дармоедов и вообще «какую
