и я нелюдим.Единая искра горит между нами —
залог пониманья и вечной любви.
Куда мы приходим?
Вы знаете, сами,
но строить столицу нельзя на крови!
Порвёт бесконечная тяжесть рассудка
мою истончённую с Господом связь,
и вянет в ладони моей незабудка.
Но я не танцую, не плачу, смеясь.
Мы с городом связаны прочною нитью, —
как Пушкин писал, мой собрат по перу.
Иду на Голгофу…
Иду по наитью…
Москва не умрёт! Вот и я не умру.
«Те же кочки да ямы…»
Те же кочки да ямы
на дорогах видны —
вековечная драма
обнищавшей страны.
Снова чьи-то вопросы,
снова мать-перемать!
Боже! Что же ты бросил
нас в дерьме помирать?
Снова я сожалею,
что чего-то не смог,
но иду как умею
в Твой небесный чертог.
Ни к чему разговоры
мне про Божий Завет.
Я надеюсь, что скоро
вновь наступит рассвет.
Где ты бродишь, Мессия
среди сплетен и смут?
Знай:
в заблудшей России
Бога помнят и ждут.
«Воздух потеет…»
Воздух потеет.
На улицах жарко.
Дым пепелища окутал Москву.
Что бы про это придумал Петрарка?
Как бы воспел он пожара канву?
Мне не хватает ни мысли, ни слова,
вымрет природа и вымрет народ.
Только ведь это, поверьте, не ново,
путь наш к концу, а не наоборот.
Красных ворот покрасневшие пятна,
Лермонтов, молча, на город глядит.
Не поворотится вспять, вероятно,
лютое время расстрелов, обид.
Да и к чему нам жидовские склоки?
Но на пути лилипутинских драм
снова поэт восхваляет истоки
самых прекрасных в миру панорам!
Снова взывает и молится Богу!
Только поэт, как обычно, убит.
Вот и подходит Россия к порогу
мраморных чёрных кладбищенских плит.
«Меня позвали как-то раз…»
Меня позвали как-то раз
на сходку демократы.
И пелена упала с глаз…
давно… тогда когда-то…
Я им усердно помогал
и речь толкал с трибуны.
Не знал я, что они – кагал,
и под «Семь-сорок» струны
уже настроили в стране:
мою Москву распяли
и весь народ сидит в говне…
За что мы воевали?!
А я скажу вам без прикрас:
– Не жди, страна, Мессии!
Прекрасный профиль и анфас
загубленной России.
Но слышу – стон…
Молитвы стон
повсюду раздаётся.
И колокольный перезвон.
С молитвой жизнь вернётся.
Вернётся православье в храм,
проснётся спящий русский…
И не останется жидам
мацы на подзакуску
«Придурью
