по многим причинам, неудобно было самому поставить этот вопрос перед французскими властями. Он вернулся в Лондон и там ждал результатов моего свидания с Делькассэ. Свой вопрос министру я формулировал так: «Если бы по окончании войны Палестина попала в сферу французского влияния, – можем ли мы, сионисты, надеяться, что французское правительство примет во внимание наши национальные стремления?»
Он сразу ответил, даже с некоторым раздражением, как отвечают на вопрос, который вам доставил уже много неприятностей:
– Я не верю в то, чтобы Палестина могла достаться какой-либо одной из великих держав: на это не согласятся другие.
– Понимаю, – ответил я. – Но в таком случае предвидится некая форма совместного управления. Тогда Франция будет, во всяком случае, одним из влиятельных участников такого «кондоминиума». Поэтому позвольте снова поставить вопрос: будет ли тогда французское влияние – влиянием, благоприятным для сионизма?
Тут и выступил наружу «классический» дипломат, в словаре которого термины «да» и «нет» вычеркнуты. Совсем как тот анекдотический еврей, он ответил на вопрос вопросом:
– Разве Франция недостаточно доказала свое сочувствие израэлитам? Наша великая революция первая провозгласила равноправие…
– За это, господин министр, мы благодарны искренно, присно и во веки веков, – сказал я, – но я приехал из России и Украины, где шесть миллионов евреев поглощены теперь одной мыслью: что будет с Палестиной?
(Надеюсь, небо мне простит эти шесть миллионов, поглощенные одной мыслью…)
Он с минуту помолчал, а потом спросил, меняя тему по той же «классической» прописи:
– Каково теперь положение евреев в России?
– Хуже, чем когда-либо, – ответил я коротко и точно, ибо сам к классической школе не принадлежу; а главное – ответ на то, что меня интересовало, я уже получил.
Гюстав Эрвэ, добрая душа, все-таки еще попытался помочь. Он рассказал министру, что в Египте образовался еврейский отряд…
– Слышал, – прервал Делькассэ, – но для Галлиполи.
– Да, но они теперь хотят образовать новый корпус, для Палестины, и они были бы счастливы, если бы этот корпус мог быть включен в состав французской армии…
– То есть, – вставил я, – при условии, если французское правительство сочувствует сионизму.
Делькассэ поднялся, заканчивая беседу скептической нотой:
– Вообще неизвестно, будет ли кампания в Палестине, и когда, и кто ее поведет…
В тот же день я послал в Лондон ответ со следующими двумя выводами:
а) Франция уже знает, что аннексировать Палестину ей не дадут;
б) правительство сионизмом не интересуется.
В 1925 году, ровно через десять лет после этой беседы, я рассказал о ней французскому сенатору, большому другу сионизма
