горлу подкатила тошнота.
Я ошеломленно выполз в удушающую июньскую жару к медикам со «Скорой» – они курили возле мигающей машины с надписью «Американская медицинская помочь [sic]» на боку.
– У нас в вестибюле мертвый человек, – сообщил я. – В кресле, блядь. Вы его там оставили. Ну имейте уважение, ребята?
Лица у них были непримечательные, не вызывающие доверия, смутно латиноамериканские.
– Вы родственник? – спросил один, кивнув, когда я приблизился.
– Какая разница?
– Он никуда не денется, сэр.
– Это отвратительно, – сказал я.
– Это просто смерть, – сказал один.
– Со всеми бывает, папаша, – прибавил другой.
Я состроил было гневную гримасу, но говорят, что в таком виде я смахиваю на полоумную старушку.
– Я о том, что вы курите, – сказал я, и мой упрек поспешно растворился во влажном воздухе.
Ничто на Грэнд не утешало меня. Ничто не побуждало к благодарности за то, что имею (Пункт № 6). Ни бурливая жизнь полуголых мексиканских детей, ни запах свежеприготовленного arroz con pollo[34], что сочился из почтенного ресторана «Castillo De Jagua[35] II». Я снова включил «Шоу Ноя Уайнберга!», послушал, как мой друг глумится над недавним поражением нашей армии в Венесуэле, но в детали вникнуть не смог. Сьюдад-Боливар, река Ориноко, пробитая броня, подбитый «черный ястреб» – какое дело до этого мне, кто сейчас узрел свой вероятный финал: один, в мешке, в вестибюле собственного дома, ссутулился в кресле-каталке и молюсь какому-то богу, в которого никогда не верил. Проходя мимо охряной громады Святой Марии, я увидел, как симпатичная женщина, коренастая и полноватая в бедрах, крестится перед церковью и целует кулак; на ближайшем Кредитном столбе ее рейтинг сверкнул ужасающими 670. Мне хотелось заговорить с ней, доказать, сколь глупа ее религия, поменять ей рацион, внушить, что нужно меньше тратить на макияж и прочие второстепенные вещи, научить восторгаться каждым биологическим мгновением, что ей подарено, а не утыканным гвоздями божеством. Еще мне почему-то хотелось ее поцеловать, ощутить, как пульсирует жизнь в этих пухлых католических губах, напомнить себе, что живой зверь – прежде всего, вернуться в тот год, что я провел среди римлян.
Когда я собрался ехать к друзьям, мне уже требовалось снижать уровень стресса. По дороге к парому я, как попугай, твердил Пункт № 4 – Заботиться о друзьях, Заботиться о друзьях, – потому что хотел, чтоб они были рядом, когда скорая «Американской медицинской помочи» подкатит к Грэнд-стрит, 575. Да, я убежден, что всякая жизнь, завершающаяся смертью, по сути лишена смысла, и однако мне нужно было, чтобы друзья открыли пластиковый мешок и в последний раз на меня поглядели. Пусть кто-нибудь меня помнит – хотя бы несколько лишних минут в гигантской и безмолвной приемной времени.
Эппэрэт бимкнул.
«КризисНет»:
Рис с курицей (исп.).
«Крепость Хагуа» (исп.).
