.litres.ru)
1
Будто по иронии судьбы, с первых же дней Нашествия мы ежевечерне наблюдаем прекрасный закат. Небо за окном нашей квартиры переливается яркими оттенками оранжевого, красного и пурпурного цветов, словно помятый плод манго. Облака вспыхивают в лучах закатного солнца, и мне вдруг на мгновение становится страшно, что пламя может перекинуться на нас, застрявших внизу.
Угасающее солнце согревает мое лицо, и я изо всех сил пытаюсь подавить дрожь в руках, тщательно застегивая молнию на рюкзаке.
Я натягиваю свои любимые ботинки. Раньше я их любила потому, что как-то раз они удостоились похвалы Мисти Джонсон из школьной группы поддержки, которой понравились кожаные полоски у них по бокам. Все считают – точнее, считали – ее знатоком последних веяний современной моды. Вот я и решила – пусть эти ботинки станут моей визитной карточкой, хоть они и предназначались для туристских походов, а не для повседневного ношения. А теперь я их люблю потому, что за кожаные полоски очень удобно вставлять нож.
Несколько остро заточенных разделочных ножей я прячу в карман инвалидной коляски Пейдж. Слегка поколебавшись, кладу в мамину тележку для покупок, которая стоит в гостиной, еще один – между стопкой Библий и грудой бутылок из-под газировки. Сверху незаметно прикрываю нож какими-то тряпками, надеясь, что маме никогда не доведется узнать о его существовании.
Пока не стемнело, я выкатываю Пейдж в общий коридор, к лестнице. На самом деле она может ехать и сама, поскольку у нее обычная коляска, а не электрическая. Но я знаю, что она чувствует себя спокойнее, когда коляску толкаю я. От лифта, естественно, никакого толку – никому не хочется рисковать, застряв в нем, если отключится электричество.
Я помогаю Пейдж выбраться и несу ее на спине, пока мама катит коляску вниз через три лестничных пролета. Мне не нравится худоба сестры. Она стала чересчур легкой даже для семилетней девочки, и это пугает меня больше всего остального.
В вестибюле я снова усаживаю Пейдж в коляску, заправляя локон темных волос ей за ухо. Глядя на ее высокие скулы и черные, как полночь, глаза, я думаю о том, что мы с ней выглядим почти как близнецы. Правда, ее лицо больше похоже на личико эльфа, чем мое, но, если ей добавить еще лет десять, нас будет не различить. Однако никто никогда не спутал бы нас, будь нам обеим даже по семнадцать, точно так же, как никто не перепутал бы мягкое с твердым или горячее с холодным. Даже сейчас, несмотря на страх, губы ее трогает слабая улыбка – кажется, что она больше беспокоится за меня, чем за себя. Я улыбаюсь в ответ, стараясь излучать уверенность.
Я снова взбегаю по лестнице, чтобы помочь маме спустить тележку. Мы сражаемся с неуклюжей штуковиной, которая с лязгом раскачивается из стороны в сторону, и впервые я рада, что в доме не осталось больше никого, кто мог бы нас услышать. Тележка забита пустыми бутылками, детскими одеяльцами Пейдж, стопками журналов и Библий, рубашками, что оставил в шкафу папа, когда ушел от нас, и, конечно, коробками с мамиными драгоценными тухлыми яйцами. Карманы ее свитера и куртки тоже набиты яйцами.
У меня возникает искушение бросить тележку, но лучше все же помочь маме, чем нарываться на очень долгий и очень громкий скандал. Я надеюсь лишь, что с Пейдж ничего не случится, пока мы спускаем тележку вниз, и готова сама себе надавать пинков за то, что не додумалась оставить сестру в относительной безопасности наверху, не вынуждая ее дожидаться нас в вестибюле.
Когда мы наконец оказываемся у входной двери, я уже вся в поту и нервы мои на пределе.
– Запомни, – говорю я, – что бы ни случилось, беги вдоль Эль-Камино, пока не доберешься до Пейдж-Милл, а потом двигайся в сторону холмов. Если разделимся, встретимся на вершине холмов, договорились?
Если мы разделимся, вряд ли стоит надеяться, что мы когда-нибудь встретимся, но приходится делать вид, что какая-то надежда все еще остается, потому что, возможно, это все, что у нас есть.
Я прикладываю ухо к входной двери. Ничего не слышно. Ни ветра, ни птиц, ни машин, ни голосов. Слегка приоткрываю тяжелую дверь и выглядываю наружу.
Улицы пусты, не считая стоящих на всех полосах автомобилей. Угасающие лучи солнца отбрасывают на сталь и бетон серые тени.
Дни сейчас принадлежат беженцам и бандитам. Но ближе к ночи все они исчезают, оставляя в сумерках пустынные улицы. Слишком велик страх перед сверхъестественным. Похоже, и хищники и добыча из числа смертных прячутся до рассвета, повинуясь своим первобытным инстинктам. Даже самые худшие из уличных банд оставляют ночь существам, рыщущим во тьме в этом новом мире.
По крайней мере, так было до сих пор. Рано или поздно самые отчаянные начнут, несмотря на риск, использовать преимущество, которое дает ночь. Надеюсь, мы станем первыми и соответственно единственными на ночных улицах – хотя бы потому, что мне не придется силой оттаскивать Пейдж, стремящуюся помочь кому-либо попавшему в беду.
Мама
