Лошади в океане (стихотворения). Борис Слуцкий

      Вожди из детства моего!

      О каждом песню мы учили,

      пока их не разоблачили,

      велев не помнить ничего.

      Забыть мотив, забыть слова,

      чтоб не болела голова.

      …Еще столица – Харьков. Он

      еще владычен и державен.

      Еще в украинской державе

      генсеком правит Косиор.

      Он мал росточком, коренаст

      и над трибуной чуть заметен,

      зато лобаст и волей мечен

      и спуску никому не даст.

      Иона рядом с ним, Якир

      с лицом красавицы еврейской,

      с девическим лицом и резким,

      железным

                        вымахом руки.

      Петровский, бодрый старикан,

      специалист по ходокам;

      и Балецкий, спец по расправам,

      стоят налево и направо.

      А рядышком: седоволос,

      высок и с виду – всех умнее

      Мыкола Скрыпник, наркомпрос.

      Самоубьется он позднее.

      Позднее: годом ли, двумя,

      как лес в сезон лесоповала,

      наручниками загремя,

      с трибуны загремят в подвалы.

      Пройдет еще не скоро год,

      еще не скоро их забудем,

      и, ожидая новых льгот,

      мы, площадь, слушаем трибуну.

      Низы,

                 мы слушаем верхи,

      а над низами и верхами

      проходят облака, тихи,

      и мы следим за облаками.

      Какие нынче облака!

      Плывут, предчувствий не тревожа.

      И кажется совсем легка

      истории большая ноша.

      Как день горяч! Как светел он!

      Каким весна ликует маем!

      А мы идем в рядах колонн,

      трибуну с ходу обтекаем.

      Когда в деревне голодали —

      и в городе недоедали.

      Но все ж супец пустой в столовой

      не столь заправлен был бедой,

      как щи с крапивой,

      хлеб с половой,

      с корой,

      а также с лебедой.

      За городской чертой кончались

      больница, карточка, талон,

      и мир села сидел, отчаясь,

      с пустым горшком, с пустым столом,

      пустым амбаром и овином,

      со взором, скорбным и пустым,

      отцом оставленный и сыном

      и духом брошенный святым.

      Там смерть была наверняка,

      а в городе – а вдруг устроюсь!

      Из каждого товарняка

      ссыпались слабость, хворость, робость.

      И в нашей школе городской

      крестьянские сидели дети,

      с сосредоточенной тоской

      смотревшие на все на свете.

      Сидели в тихом забытье,

      не бегали по переменкам

      и в городском своем житье

      все думали о деревенском.