ал сразу, приступая к написанию первой. Скорее всего, действует другой принцип из серии «аппетит приходит во время еды». Дело не в успехе первого эпического полотна – романа «Порт-Артур», который писатель хотел бы повторить. А в том, что в процессе работы, в творческом поиске не только второстепенные персонажи, необходимые для целостности сюжета, внезапно обрастают плотью, но и главные герои зачастую становятся родными, вполне себе реальными и осязаемыми. И это неспроста.
Избранный метод работы над «Порт-Артуром», благодаря которому все персонажи Александра Степанова предстают настоящими, человечными, в диалоги и поступки которых веришь безусловно, требует от автора решений чуть ли не по Станиславскому. Будто бы писатель наделяет их частичкой своей души, вживается в каждого, сам становясь то ершистым Борейко, то вкрадчивым Фоком. Оттого герои произведения предстают далеко не схематичными – они вызывают сочувствие, поскольку их поведение становится понятным исходя не только из биографических предпосылок, но и из черт характера. Казалось бы, как можно пожалеть предателей Сахарова или Стесселя? Но и им автор находит оттенки: один авантюрист по природе своей, второй плотно под каблуком жены, – благодаря этому читатель представляет их себе воочию, словно знакомых поблизости.
И даже эпизодических своих героев писатель забыть не может.
Например, в Керченской крепости в 1909 году служил Владимир Николаевич Страшников, порт-артурец – персонаж, в первом романе не слишком заметный, но знаковый: именно с сообщения Страшникова о бое в море узнают о начале войны.
И всё-таки, нельзя объять необъятное. Заведомо отказавшись от документальности описания, которой придерживались В. Семёнов и А. Новиков-Прибой, историческую достоверность в романе «Порт-Артур» А. Степанов сочетает с художественным вымыслом. Мы же никогда доподлинно не узнаем, что сказал художник Верещагин адмиралу Макарову на краю их гибели, и сказал ли что-либо вообще, но Степанов так умело оформил их образы, что не возникает сомнений: выдуманный им диалог имел место на самом деле. Именно желание автора отобрать из массы фактов наиболее характерные, из характеристик исторической фигуры предъявить наиболее их оживляющие – вызывает динамичность повествования. Писатель умело распоряжается имеющимся у него огромным материалом, создавая увлекательный рассказ о героических днях Порт-Артура так, что как бы сам собой формируется дух времени, а картины событий воссоздаются ярко до кинематографичности.
Но когда полный драматизма сюжет – от вероломно напавших японских кораблей до последних дней защиты крепости – себя исчерпывает, приходит понимание: автор приложил столько сил, чтобы читатель полюбил его героев, что и самому жалко расставаться с ними. Да и сдача крепости не закрывает несколько щедро разбросанных сюжетных линий.
Роман «Порт-Артур» заканчивается известием о том, что герой обороны крепости Борейко жив и находится у японцев. Насколько серьёзны его ранения? И воссоединится ли он со своей возлюбленной Ольгой? Если читатель может предположить, как разовьются отношения Звонарёва и Вари, то на дальнейшую судьбу героического мальчонки Васи света не проливается. Что станет с вновь овдовевшей Надей Акинфиевой? Это тоже читателю любопытно. Куда заведут поступки обычных солдат, воспылавших ненавистью к предателям-офицерам? Яркое заявление Блохина «пойду Вамензона убивать» и учинённый им самосуд неминуемо должен был сказаться на его дальнейшем мировосприятии.
Наконец, читателя обязательно должно волновать, каким будет наказание высших чинов, сдавших крепость ради корыстных целей. Так заведено в художественном произведении, что совершившие злодеяния должны понести какое-либо наказание, а добродетели будут должным образом вознаграждены. Это сейчас, благодаря интернету, возможно получить если не детальную, то общую информацию как о судьбе того или иного реально существующего участника обороны Порт-Артура, так и о том или ином историческом событии. Но не следует забывать, что в середине ХХ века сведения о суде над высшим руководством баталий русско-японской войны были труднодоступны. Советские учебники об этом не упоминали вовсе, растворив это событие в более крупных исторических реалиях того времени: революция 1905–1907 года, период реакции, первая мировая война. Где-то даже справедливо, поскольку прошедший судебный процесс легко стало возможным «пристегнуть» как к последствиям поражения в войне, так и к осуждаемым действиям царского правительства. Однако для самих участников кровопролитных боёв суд над теми, кто украл все их победы, не дав до конца исполнить солдатский долг перед Отечеством, никак нельзя назвать маловажным. Но интересоваться процессом Стесселя либо Рожественского годы спустя становилось сложным. Необходимо было бы уже поднимать не только архивы официальных документов, но и подшивки старых газет. Порой на этом пути могла поджидать опасность из-за интереса к «царскому» быть обвинённым в антисоветчине. Возможно, именно звание лауреата государственной премии помогла писателю заглянуть в некоторые архивы для объективного освещения темы. Иначе не объяснить приводимые им цитаты из прессы того времени.
Открытые
