орте. Полуистлевшие листья пустынных скверов уныло таращились своими мутно-желтыми глазами в недостижимую для них высь, хлюпая размякшей плотью под ногой редкого прохожего. Выцветшим флагом над горизонтом лениво реял закат, едва заметный за монотонными шеренгами туч. Поздняя осень. Обнажённая гниль, еще не покрытая снегом, пахла сыростью и тленом. Такой Земля предстала предо мною впервые – так звали эту крошечную голубую планету, затерянную в космической необъятности вместе со всеми своими опавшими листьями, ссутулившимися под дождем домами и витиеватыми лентами центральных улиц.
В сумерках подобно двум черным шлифованным обсидианам блеснули мои настороженные глаза, ощупывая каждый миллиметр представшей взору панорамы. Здесь я заново учился воспринимать действительность: видеть и слышать как те, кто населял данное космическое тело.
Бледные пальцы неспешно, однако уверенно потянулись к скорченному на ветке кленовому листу. Я решил что пять – вполне функциональное число. Оттого на моей узкой ладони пальцев оказалось столько же, что и у людей. Я не пытался добиться сходства, но, тем не менее, обнаружил, что весьма и весьма похож на уроженцев планеты океанов. Меня это не смутило и не озадачило. Я не привык задаваться вопросами: я привык знать. И наблюдать.
…Тонкая изящная рука, достигнув цели, сжала в ладони багряно-жёлтый, безжизненный лист, мокрый и холодный. Процессы синтеза в нем давно прекратились, уступая реакциям распада. Мне незнакомо было даже само понятие тления. Но удивляться на тот момент я еще не умел.
Поток информации закручивался вокруг меня вихрем подобно материи, попавшей в поле тяготения черной дыры. Я скачивал файлы непосредственно из банка данных места своего пребывания, имея доступ абсолютно ко всем без исключения сферам. Для меня не было закрытых дверей. Ведь я являлся ключом. Вероятно, самым уникальным и универсальным во всем необъятном Cуществовании. Но моя уникальность ничуть не тешила мое себялюбие. Я не знал, что такое «себя». Не имел понятия, что означает «любить». Я был исследователем и инструментом в одном лице. И, кажется, теперь ещё и кем-то другим. Новая роль. Смена декораций. Я, наконец, очнулся после долгого тяжкого анабиоза. Я здесь. И я есть я – вдыхающий осень чужого и странного мира. Впервые.
Но… Чем я являюсь по своей природе? Таков был мой первый вопрос, адресованный самому себе. Откликом на поступивший запрос перед моими глазами стали высвечиваться образы памяти чередой тусклых разрозненных кадров. Что это за мрачное, захватывающее дух неживой монументальностью, место? Кто эти создания, так похожие и вместе с тем непохожие на людей? Это странно. Почему они именно такие, ведь вариации форм неисчислимы? Я – один из них? От количества поспешно вводимых в поле поиска вопросительных конструкций у меня потемнело в глазах. Гибкие пальцы, оканчивающиеся длинными серебристыми когтями, коснувшись лба, плавно скользнули по идеально-гладкой коже вниз, ощупывая белое, как мел, заостренное лицо. Я взирал со стороны на тело, которым ныне владел: тонкое, высокое и хрупкое. Материальное. Моё. В голове же гулким эхом пульсировал голос знакомого светила. Звезды, ставшей моим спасителем. Звук, непохожий на звук, образы, лишенные языкового способа выражения. Salvator[3]. Так отныне я буду тебя называть, мое светлоокое солнце.
Глава I
Память Океана
«…Сомнения – пасынки чувств. Страхи рождают тревогу и неуверенность, подрывающие осознание возможностей собственной воли. А ведь волею созидаются миры. Сам Абсолют есть лишь её овеществлённая ипостась. Он – воплощение Воли в действии, её дыхание. Указанием перста Его на свет рождается творящий аспект, преобразующий материю: Демиург, Создатель – как угодно. Бог. Вероятно, вы назвали бы это явление так. Сама по себе Воля лишена формы и очертания, она не имеет границ и потому неспособна вместить себя в ограниченное, однако, подобно светилу, что озаряет обращающиеся вокруг него небесные тела, не испускающие потоки лучистой энергии самопроизвольно, так и Воля осеняет касанием своим материальные объекты, в зависимости от близости их к круговращающему центру. Ах, да, я не уточнил, что материя бывает различна. И даже такой невесомой и тонкой, что её практически невозможно ощутить. Мировой эфир – это тоже разновидность материи, только иного свойства. Материя наравне с духом – неуничтожима и вечна. Это качество более или менее точно описывается вашим определением пракрити[4]. Впрочем, не буду долго разглагольствовать по данному вопросу. Сейчас это тебе ни к чему, Мигель – мы уже достаточно о том говорили. И я многое поведал прежде, дойдя до предела понимания человека. Тратить время на пустую болтовню с использованием терминов, лишь в грубом приближении описывающих действительность – не слишком продуктивное занятие. Однако для таких, как вы, существует лишь два способа объяснения: трансцендентальное переживание, либо же речь.
Речь – отпрыск вашего чувственного осмысления мира, и для описания чего-то, лежащего вне умственного и визуально-тактильного восприятия, приходится использовать довольно затейливые аллегории, отождествляя
лат. Спаситель.
Пракрити (санскр.), в др. – инд. мысли – первоначальная субстанция, природные условия чего-либо, материальная основа и первопричина мира объектов. Пракрити вечна, вездесуща, несводима к каким-либо конкретным элементам. Ограниченность и взаимозависимость всех объектов мира предполагает неограниченную и независимую причину их бытия.
