Подожди, а тебе известно, который сейчас час? Они давно уже спят. Я им даже разрешил подольше не ложиться. Никак не мог подумать, что ты не позвонишь.
Электронные часы в телевизоре показывали 22:25. Коньяк, разгораясь внутри, где-то внизу, постепенно карабкался наверх. Она спустила ноги с кровати, села, пожалуй излишне резко. От подкатывающей тошноты на глазах у нее выступили слезы.
– Бен, – едва слышно произнесла она.
– Мириам, что с тобой? – Конечно же по ее интонации он почувствовал неладное, и теперь в его голосе сквозила тревога.
– Я… я, Бен, перебрала. – Это была правда, и она тут же почувствовала облегчение, даже коньяк начал потихоньку отступать. – Меня чуть было не вывернуло, но все обошлось…
Ей было слышно, как муж тяжело вздохнул.
– У тебя действительно все хорошо, Мириам? Может, тебе лучше вернуться? Тебе там не очень одиноко?
Она прикрыла глаза. За короткие пять секунд она увидела свой дом, видавший виды диван, на котором сейчас, наверное, сидит Бен и звонит; как давно ей хотелось поменять это старье, но все никак не находилось денег, а сейчас, после этой поездки в Санлукар, их стало еще меньше. Мысленно она миновала кухню, поднялась в комнату, где спят ребятишки. Приоткрыла дверь, заглянула внутрь. Алекс, как всегда, лежит поперек кровати, завернувшись в одеяло, простыню, пододеяльник – все вперемешку, на кроватке Сары виднеется лишь головка на подушке, рядом – другая, поменьше, ее любимчика Берта. Мириам утверждала, что Берт – кенгуру, но вот Сара никак не хотела распрощаться с мыслью, что Берт – маленький бельчонок.
– Ты-то как там, Бен? Потихоньку?
Мириам полагала, что если будет спрашивать сама, то ей удастся избежать ответов на вопросы, во всяком случае на некоторое время.
– Да вроде ничего. Понимаешь, не обо мне речь, видишь ли…
– Вижу, нервы. – Она резко оборвала его. Ей давным-давно было известно, о чем идет речь, и она люто ненавидела, когда он словно бы устранялся и пытался воздействовать на ее чувства через детей. – Ты о воскресенье?
В предстоящее воскресенье намечалась премьера нового фильма, над которым он работал и как режиссер, и как сценарист. Три года назад она прочитала первый вариант сценария, потом второй, третий, четвертый и пятый. Потом она побывала на нескольких съемочных днях и, наконец, на первом прогоне чернового монтажа.
Позднее были еще показы, какие-то сцены убирались, менялся их порядок, появилось музыкальное сопровождение… Прошло время, и Мириам уже не могла восстановить в памяти то событие или тот случай, после которого утеряла интерес к происходившему.
Потерян был не только интерес. Но и вера в благополучный исход. В иные дни она совершенно отчетливо видела все происходящее: вот ее муж после прочтения очередного варианта сценария, после очередного предварительного просмотра вновь и вновь хочет услышать ее мнение. Ну что она могла тогда ему сказать? Что все им созданное – пустышка? Что он должен немедленно бросить это дело и заняться чем-нибудь другим?
Но
