то увидели, что собаки вырыли могилу настолько, что пал крест. Похватав лопаты, стали быстро откапывать могилу. Быстро откопали до настила. Кое-как лопатами отдёрнули доски и вытащили из-под подкопа гроб. Долго не могли лопатами вскрыть прибитую гвоздями крышку гроба. Но вот наконец оторвали крышку и подняли её.
Сначала ужас сковал всех, а затем раздался душераздирающий крик. Это кричал отец Марии Иван Григорьевич, который стоял у края могилы.
Страшное зрелище предстало перед глазами людей. В гробу лежала Мария на боку, подтянув под живот ноги. Она была вся в крови. Лицо исцарапано, ногти на руках поломаны, колени все в крови. Белое покрывало, что закрывало её тело, было смято и лежало в ногах. Когда перевернули уже теперь мёртвое тело, то увидели в левом углу рта запекшуюся струйку крови. Все пальцы на руках были в крови, подушка, что ей подкладывали под голову в гробу, тоже была залита кровью.
Подбежали женщины и подняли невообразимый плач. Гроб с телом Марии вытащили наверх. Весь о случившемся мгновенно облетела всю деревню. Приехали председатель сельсовета и местный милиционер.
Участковый, осмотрев труп Марии, составил протокол и приказал везти её в поселковую больницу на станцию на судмедэкспертизу, туда же он отправил и арестованного фельдшера Ковалёва.
Сколько лет жизни отняла смерть Марии родителям знает только время, которое, как говорят, заживляет душевные раны. Но такое горе – похоронить заживо собственное дитя – залечить никаким временем невозможно.
МОТЬКА
Уже вечерело, когда Егор Степанович Кислов, председатель одном из таёжных колхозов, возвращался с дальней пасеки в горах. Тамошний пасечник Игнатьич давно жаловался на нехватку ульев, и Кислов ездил на пасеку, чтобы сказать, что ульи привезут к концу недели. Обрадованный Игнатьич налил туесок мёда, угостил председателя на славу. Была и несравненная медовуха. Егор был в хорошем настроении. Дела в колхозе пока шли неплохо. Почти в каждую поездку, будь то на ферму, на выпаса или пасеку, он всегда брал свою любимицу – собаку Мотьку, маленькую, чёрную как уголь, похожую на таксу. Это была верткая, умная собачонка. Иногда она выпрыгивала из ходка и бежала рядом с конём, а иногда и впереди коня, успевая при этом обнюхивать кустарники, лая на ей только известную живность. И на этот раз она бежала впереди лошади, оказавшись довольно далеко впереди. Все дороги она изучила уже давно. Егор слегка дремал в ходке.
Бурая, с черна, слегка горбатая, огромная медведица, оставив под широкой пихтой двух своих маленьких медвежат «пестунов», спустилась напиться вниз, где журчал горный ручей.
Медвежата катались под деревом, играли. То один нападал на другого, ударяя лапой, то другой валил своего собрата, как вдруг они услышали собачий лай, которого им никогда ранее слыхать не доводилось. Медвежата в испуге прижались друг к другу. Мотька – а это была она – подбежала к медвежатам
