ирисы – единственные цветы, что я когда-либо ей дарил. Будь Ким здесь, она бы не разговаривала со мной до вечера, а может, дулась бы целую неделю, если бы почувствовала себя очень сильно оскорбленной.
Боже, я любил ее, но терпеть не мог, когда она так себя вела.
Я люблю ее, поправляю я сам себя. И всегда буду ее любить. Какого черта я думаю об этом сейчас?
Кладу свой грустный букет ирисов рядом с тюльпанами, и моя ладонь касается грубого серого камня. Кончиками пальцев обвожу ее имя. Спустя несколько месяцев я всё-таки оказался здесь.
– Ким…
Умолкаю, кладу ладонь на могильный камень; все чувства, которые я долго копил в себе, разом всколыхнулись в моей душе. Я не могу этого сделать. Не могу здесь находиться. Еще рано.
И всё же я делаю глубокий вдох и пытаюсь начать снова.
– Я… Не могу поверить. – Качаю головой. В горле саднит. – Не верю. Но я каждый день сталкиваюсь с реальностью. Каждый день просыпаюсь – а тебя нет.
Висок пронизывает острая боль, распространяется из одной точки по всей голове горячей, жгучей волной. Тру висок пальцами и борюсь с собой, силясь подобрать слова.
– Если бы можно было повернуть время вспять, я не стал бы так злиться на вечеринке, – говорю наконец. – Я бы не стал давить на тебя во время того разговора в машине. Я бы выслушал тебя, когда ты сказала, что хочешь…
«Я хочу узнать, какой станет моя жизнь, если, обернувшись, я не увижу тебя». Сглатываю. Слова Кимберли снова и снова звучат у меня в голове. Они причиняют боль, но эта боль слабее той, к которой я привык.
Дело не в моей боли.
– Я дал бы тебе возможность побыть наедине с собой, личное пространство. Я бы… позволил тебе водить машину. – Я издаю хриплый смешок. – Ты бы определенно над этим посмеялась.
Я почти слышу ее смех. Почти.
Снова открываю рот, так много хочу сказать, но все мысли перепутываются, от горя я не могу облечь их в слова. Крепче сжимаю край надгробия, скорбь внутри меня всё растет, грозя захлестнуть меня с головой, и мой поврежденный мозг взрывается.
Острая, колющая боль пронизывает мой висок, крохотные искорки света пляшут справа и слева от меня.
Проклятье.
– Давным-давно жил-был один юноша… – Раздается у меня за спиной чей-то голос, мягкий и спокойный, но от него у меня мурашки бегут по коже.
Сначала сквозь пелену боли мне кажется, что это Ким. Еще одна галлюцинация.
Но голос принадлежит не ей.
Я быстро поворачиваюсь, ожидая увидеть кого-то, но вокруг только шелестят кроны деревьев. Мое зрение затуманено, но постепенно проясняется. Пульсирующая боль давит изнутри на мои глазные яблоки, поэтому я крепко зажмуриваюсь и тру виски, пока боль немного не стихает, так что у меня хватает сил достать из кармана пузырек с обезболивающим.
Борюсь с крышкой, специально сконструированной так, чтобы ребенок не смог ее открыть, наконец вытряхиваю на ладонь две
