тоже сейчас заново оценивал мага.
– Ну, ладно, коли охота, можешь кататься со своей повозкой где заблагорассудится, не стану препятствовать.
Три всадника доскакали до вершины и, переведя коней на шаг, приблизились к сегулеху, который ссутулился в седле с видом нарвавшегося на отпор грубияна.
Остряк вздрогнул и невольно шагнул вперед.
– Ток Анастер?
Одноглазый воин вымученно улыбнулся.
– Здравствуй, дружище. И прости. Был бы рад встрече, но не сейчас.
Остряк отпрянул, столь холодным – и даже грубым – показался ему тон ответа.
– Я… я не знал…
– Смерть оказалась не из приятных. И пока что слишком свежа в памяти. Остряк, передай своему богу следующее: уже скоро.
Остряк нахмурился.
– Ты говоришь загадками. Если ты хочешь, чтобы я передал твои слова, выражайся ясней.
Ток Анастер отвел свой единственный глаз – до жути безжизненный.
– Ясней не получится, – сказал средний всадник, его полускрытое за нащечниками шлема лицо тоже казалось смутно знакомым. – Я тебя помню по Капастану. Остряк, избранный Тричем слуга. Твой бог в замешательстве, но ему придется выбирать, и скоро.
Остряк пожал плечами.
– Мне все это говорить бессмысленно. Я с Трейком не общаюсь. Я его ни о чем таком не просил. Да и не нужно мне все это…
– Ха, – пролаял сегулех, разворачиваясь к всаднику. – Слыхал, Сакув Арес? Давай, я его убью?
Сакув Арес? Помнится, его звали как-то иначе. Одна из этих кличек, характерных для малазанских вояк, – вот только какая именно?
– Лучше прибереги свою ярость для Шкуродера, – спокойно откликнулся Сакув Арес.
– Шкуродер! – взревел сегулех, дернув лошадь так, что та развернулась. – Но где же он? Я про него забыл! Худ, стервец, это все из-за тебя! Где Шкуродер? – Он уставился на трех всадников. – Может, Ток знает? Или ты, Брухалиан? Отвечайте, где он прячется!
– Откуда нам знать? – сказал Сакув Арес. – Но в одном я уверен.
– В чем же? – потребовал сегулех.
– На вершине этого холма его нет.
– Эх! – Сегулех ударил шпорами в бесчувственные бока лошади. Которая тем не менее рванулась вперед, нырнула вниз с вершины и понеслась по склону, словно обезумевшая лавина.
Брухалиан негромко усмехнулся, и Остряк заметил, что чуть улыбается даже Ток – хотя по-прежнему избегая встречаться с ним взглядом. Похоже, смерть его действительно была ужасной, словно бы у мира на все имелся лишь один ответ, единственное окончание всему, и те уроки, которые из него можно извлечь, душу не тешат. Поняв это, он помрачнел.
Страдать от того, что ты нечист, доводится многим, но сколь же невыносимой делается подобная ноша, если очищения и не предвидится – ни в смертный миг, ни даже после. Глядя на оживших мертвецов, Остряк не замечал в них ничего похожего на искупление, ничего
