style="font-size:15px;"> Огромная ледяная арена Ливерпуля или Нью-Джерси. Она на сумасшедшей скорости ввинчивается в лед. Зал рукоплещет. Она же все глубже и глубже погружается в голубую толщу. В эти захватывающие минуты триумфа голова свободна от историко-литературных ассоциаций. Будь скорость поумеренней, был бы слышен хруст льда, проламывающегося под убогими и калеками (времена Ивана Грозного), – в нос ударил бы запах протухшей селедки, поверг бы в ужас вид обледенелых трупов… Но дух захватывает винтообразное движение, история развивается, но и свивается по спирали, вот она уже по пояс во льду, острия коньков пробуравили воронку, она все глубже, глубже. Стадион рукоплещет: установлен мировой рекорд по подледному ввинчиванию. К голубой скважине возносятся цветы и возлагаются венки от почитателей. Браво, Годунова, головокружительный успех!
Успех-то успех, но дрожи не унимает. Глоток водки? Лиза выбирается из постели. В гостиной светлей, чем в плотно зашторенной спальне, пятится ночь в окне под напором наступающего света.*
* Прям так уж и видно, Танечка! А я, чтобы только не пропустить этот момент перехода, изнуряла себя бессонницей.
Выпьем за будущее! Чем бы его заесть? Зря лимон выбросила. Была шоколадка в шкафу… Ею и заедим судьбу, хотя она не слишком-то и спешит осуществиться. Но если не дать будущему стать, оно сразу превратится в прошлое… Тогда у него не будет настоящего… Мутные мысли. Интересно, исследовал ли профессор генофонд Годуновых? Вряд ли бы он причислил жестокого государя к гениям. Но Макиавелли-то причислил… Надо спросить. Если он спит, звонок его не разбудит.
– У телефона, – раздается еле слышный голос.
– Вам плохо?
– Амур вогнал стрелу под лопатку. Зверская боль. Из миски улетучились все лекарства…
– Вызывайте скорую. Еду. Оставьте дверь открытой.
Грузовик. Резко тормозит.
– К «Юго-Западной» подбросите?
Тот, кто сидит в кабине рядом с водителем, кивком показывает: давай залезай.
– Не спится, ночью-то? – Он приближает к Лизе свое лицо, в темноте оно кажется жутким. Рука притискивает Лизу к сиденью. Лиза забивается в угол, к дверце.
– Не дергайся, окно закрываю.
Лиза смотрит – окно и так закрыто.
– И что же мы пили? Будем рассказывать или отвезем куда надо, там расскажешь?
– Пьяная, я ж сказал. – Это водитель. – Трезвые по ночам не голосуют.
– У меня человек заболел.
– Ишь, врач какая! – бурчит водитель в то время, как тот, что рядом, обнюхивает Лизу, тычется носом в щеку.
– Остановите, – просит Лиза, – я пешком дойду.
– Куда ж ты так спешишь, птичка?
– К больному.
– И где же?
– На «Юго-Западной».
– Ты, значится, медик! Тогда объясни,
