не разбудила соседей. Особо не полагаясь на мое послушание, он напихал мне что-то в рот и привязал руки и ноги к кровати. И тут начался ужас, который преследует меня все эти годы вплоть до сегодняшнего дня.
Он стал мять мои груди, больно крутил соски, а затем и вовсе стал их кусать так, что у меня в глазах темнело от боли. Я только отчаянно мычала. Затем он подложил мне подушку под ягодицы и, грубо раздвинув своим коленом ноги, резко вошел. Наверное, сознание на какое-то время покинуло меня, но это отчима не остановило. Он насиловал меня всю ночь до самого обеда. Будто с цепи сорвался. На моем теле живого места не было: мои грудь, живот и бедра были в синяках. Все и внутри меня, и снаружи болело так, что хотелось умереть, но такая роскошь для меня была непозволительна.
Перед тем, как идти в больницу к маме, отчим развязал меня и отнес в ванную, так как ноги меня не держали. Вымыв меня, заставил одеться и сказал:
– Отныне ты моя. Ты доставила мне такое удовольствие, что отказаться от него в будущем я не могу. Мать ничего не должна знать, так как больное сердце не выдержит твоих откровений, и ее смерть будет на твоей совести.
Я мне недавно исполнилось восемнадцать, но я выглядела девчонкой, оскверненной, запуганной, у которой не было выбора. А если и был, то в том состоянии шока я его просто не видела, поскольку была далекой от реальной жизни, так как большую часть времени, помимо занятий в школе, проводила с больной мамой. И теперь я панически боялась ей навредить.
Как бы я не хотела ей всё рассказать, сделать этого не могла. Я ее очень любила и хотела, чтобы она жила. Поэтому терпела сексуальные принуждения отчима. А он наглел все больше, заставляя меня испытывать немыслимые унижения. Я содрогалась от отвращения, когда он прикасался ко мне, слюнявил своим мерзким ртом и заставлял удовлетворять его разными способами.
Сексуальное насилие надо мной продолжалось даже тогда, когда мама вернулась из больницы. Каждый вечер она пила снотворное, а отчим приходил ночью ко мне. Мне нельзя было кричать, оставалось только кусать губы в кровь и терпеть, терпеть, терпеть.
Месячный цикл у меня был не регулярный, поэтому я не заметила, как забеременела. До сих пор меня бросает в холодный пот, как только вспомню ужас, который охватил меня от этого известия.
Что я могла сказать маме? Ничего. Я даже бы под угрозой пыток не смогла бы ей обо всем рассказать. Однако отчима поставила в известность. Он наорал на меня, обвиняя в том, что я, дура, не предохранялась, а потом успокоился и даже обрадовался, что получит новые ощущения, насилуя беременную.
Утренней тошноты у меня не было, поэтому мама никаких изменения во мне поначалу не замечала. Только один раз обмолвилась, что мне надо следить за фигурой, так как я стала поправляться, – и мне пришлось утягиваться.
Я была молода, неопытна и надеялась на чудо, что ситуация как-то сама собой разрешиться. Срок перевалил за пять месяцев.
